И период между дежурствами оказался более чем удачным. Начальство о старшем лейтенанте вспомнило и послало его в Зимовники установить, кому там шофер с бензовоза горючку продавал. Не одного, разумеется, с коллегами из областного центра. Коллеги эти считали себя истинными сыщиками, поэтому сразу же отправились в поселковую администрацию выяснять, у кого из местных жителей автомашины имеются. Кунжакова они отправили вести опрос населения и вообще заниматься личным сыском. Что они в сельсовете выяснили, Кунжаков так и не узнал, потому что встретились они уже у участкового инспектора. Внешний вид областников свидетельствовал, что времени они зря не теряли и крепость зимовниковского самогона оценили в достаточной мере. Кунжаков с управляющим третьим отделением местного ЗАО выпил немного, но пару бутылок местного самогона в планшетке нес. На всякий пожарный. Поскольку участковый инспектор оказался единственным источником информации, областники подкатили с расспросами к нему. Участковый Иван Иванович Перепелкин - пожилой дородный мужик, у которого уже китель на пупке не застегивался - долго мялся и по-сельски изворотливо уходил от прямых вопросов, а когда уже стало совсем невмоготу, крякнул, сходил в сенцы и принес две бутылки настоящей беленькой. И не фуфло какое-нибудь принес - уже забытую "Русскую", которую лет двадцать назад продавали по талонам. Надо сказать, что столь длительный срок водке не повредил, наоборот, она даже какой-то особенно ядреной стала и в крепости прибавила. Областники сразу пить древнюю водку не рискнули, а подождали, пока участковый с Кунжаковым выпьют. Нашли, значит, подопытных кроликов! Однако Кунжаков с участковым против такого эксперимента возражать не стали, а сразу же налили себе по две трети стакана каждому. Выпили, крякнули, закусили малосольными огурчиками и кабанятинкой браконьерской. Видно было, что участковый в Зимовниках был царь и бог, дом у него была полная чаша, а потому и не стоило ломать голову в догадках, почему он от расспросов областных оперов уклонялся: брал он у этого долбаного водителя бензинчик на халяву, бесплатно брал, потому и юлил сейчас, и выпивку на стол выставлял с разными гастрономическими разносолами.
Сало у участкового было знатное - белоснежное и с многочисленными розовыми прожилками. Сразу видно, что участковый кабанчика откармливал по системе: два месяца помоями и отрубями, а полмесяца - желудями. Только от желудей такие мясные прослойки завязываются. Нежное было сало, таяло во рту.
Областники прикончили вторую бутылку и вышли во двор покурить. Кунжаков подмигнул участковому и жестом показал, что выпивка - выпивкой, а язык распускать все равно не следует. Участковый страдальчески скривился и резанул себя ладонью по горлу. Плохо было участковому, как плохо бывает всякому сельскому жителю, в чью размеренную жизнь неожиданно вторгаются с неприятными расспросами городские жители. Тем более из компетентных органов.
- Ты это... - сказал быстрым шепотом Кунжаков. - Кость им кинуть надо. Дай им пару свидетелей, они и отстанут!
Участковый склонился и дохнул на Кунжакова густым перегаром.
- Да кого же я им дам? - страдальчески сказал он. - Все ведь уважаемые люди! Председателя поселковой администрации по должности сдавать нельзя, директора акционерного общества "Красный коммунар" Курехина тоже нельзя, я от него одну пользу имел, он мне лет двадцать помогает, да и кумовья мы с ним, он у меня дочку крестил...
Да и остальных, как вскоре выяснилось, указывать тоже нельзя было. Поселковый врач, управляющие отделениями акционерного общества, библиотекарша, имевшая старенькие "Жигули"... Кунжаков запоминал фамилии, радуясь, что областники еще курят и у него, сельского милиционера, есть возможность отличиться.
Но тут, как на грех, вернулись областники, некоторое время они подозрительно смотрели на сельских коллег, и, чтобы усыпить их бдительность, Кунжаков достал обе бутылки самогона, заготовленные им впрок.
Подозрительность со стороны старших коллег сразу пошла на убыль, и кончилось все ближе к полуночи хоровым пением. Выпили так крепко, что если бы Кунжакова спросили его собственную фамилию, то старший лейтенант если бы и назвал ее, то с большим трудом. Естественно, что фамилии тех, кто пользовался услугами ворюги, напрочь вылетели из головы. Поначалу все от выпитой водки были смелыми, рвались пред светлые очи начальства, но участковый проявил редкое для пьяного здравомыслие.
- Вот что, мужики, - сказал он. - Хата у меня большая, ложитесь спать. Утро вечера веселее.
И в самом деле - утро оказалось веселее. Пробуждение, правда, было тягостным, но после того как участковый, вздохнув, достал из серванта бутылку спирта, и впрямь стало веселее. Дали немного похмелиться и водителю, все-таки человеку еще машину вести. Кто ж его в трубочку будет заставлять дышать офицеров милиции полная машина.
Тепло попрощались с участковым, взяли в дорогу жареного мяса, соленых огурчиков, помидоров да капусты "пелюски", чтобы разнообразить выдаваемый в лагере сухой паек.
Уже перед отъездом участковый, добрая душа, сунул в планшетку Кунжакова бутылку спирта. Это было очень кстати, старший лейтенант намекнул своим десантникам, что привезет бутылочку-другую. Он бы и привез обязательно, если бы вчера вечером бдительность не потерял, проявив обычную для пьяного щедрость.
Вернувшись в лагерь, областники пошли докладывать начальству свои скромные успехи. Кунжакова они с собой не взяли, но старший лейтенант этим не слишком огорчился. Он еще с армии усвоил нехитрую истину, что надо держаться подальше от начальства и поближе к кухне. Тем более что полевые армейские кухни уже дымили трубами в чистом поле и розовощекие армейские повара не скупились на добавки пшенной каши, щедро сдобренной салом и тушенкой.
Чуть в стороне от остальных особняком сидели несколько человек в странной форме. Форма была черного цвета и скорее напоминала робу заключенных, а не армейское обмундирование. И мужики в этой форме были на подбор: высокие плечистые, сплошь истинные русаки - светловолосые и голубоглазые. Особенной статью выделялись два прапорщика, в руках у которых и котелки посудой для куколок выглядели. Прапорщики целеустремленно поглощали пищу, не обращая внимания на взгляды окружающих.