Оглядев округу, Геральт сразу же отметил одну любопытную деталь:
— С этого холма хорошо просматривается Убережье.
— И впрямь, — согласился Борка. — Всю деревню видать как на ладони.
— И череп, я уверен, смотрит точно на нее. — Геральт обошел столб, чтобы встать сзади и проверить. — Да, как я и думал.
— Так это он на нас проклятье наводит? — спросил, понизив голос, Рысик.
— Не уверен. Нужно получше осмотреть череп. Но касаться его и шеста лучше не стоит. Попробую взглянуть с Плотвы.
Геральт залез в седло. Кобыла, как он помнил, приближаться к шесту не желала и обходила место вокруг него по дуге. Но у ведьмаков на эти случаи имелись свои хитрости.
Сложив пальцы в знак Аксий, Геральт направил руку на голову Плотвы. Та послушно подошла к шесту и остановилась.
— Вот холера, — проговорил ведьмак сквозь зубы, когда осмотрел череп. — Ну, теперь-то все понятно.
— Что понятно, мастер? Расскажите.
Геральт спешился.
— Это нитинг. Не проклятье, а, скорее, порча или сглаз. Разница, хоть и небольшая, но есть. Нитинг сделать нетрудно, достаточно злой воли и коровьего или лошадиного черепа. На черепе пишут имя и устанавливают глазами на дом того, кого портят. Жертва заболевает и умирает в течение нескольких дней.
— Ну, он на деревню смотрит, эт точно, — заметил Борка. Рысик вытаращил глаза:
— Так что же, там имена всех мужиков в деревне переписаны?
— Нет, в том-то и дело, — сказал Геральт. — На нитинге написано только одно слово. Хуй.
========== 12 ==========
Назад возвращались в молчании. Вопросов у спутников было много, но ни на один Геральт все равно ответить не мог, а потому решил сначала подумать как следует.
Такого применения нитинга он раньше не встречал, и не мог не отметить изобретательности. Отличие порчи и сглаза от проклятья заключается в том, что проклятье обычно накладывается не обязательно человеком со злой волей. Основой проклятий служит сильное чувство, накладывают их обычно те, кто испытал на себе великую несправедливость или незаслуженную боль. Но обязательно очень сильную. И, чаще всего, налагаются они как раз в момент нестабильного состояния сознания из-за испытанных страданий. За то, что получил тумака в пьяной драке, проклясть не получится. За этим должно стоять нечто намного более значительное.
Сглаз наводится именно что злой волей, с расчетом и в трезвом уме. Это не значит, что за ним не может стоять сильного чувства, но решающим фактором оно не является. Оно уже пережито, психика в момент наведения порчи стабильна, сознание трезво. Вместо эмоционального возбуждения ведущим компонентом сглаза является злость, ненависть, иногда черная зависть.
Кроме того, проклятья далеко не всегда ведут к смерти проклятых. Они служат обездоленным своего рода последней возможной апелляцией к справедливости, потому что заставляют жертв испытать то наказание, какое, по мнению налагающего, будет наиболее честным отмщением за причиненную ему несправедливость. Причинить страдание в обмен на свое страдание — такова парадигма проклятий. Сглазы же, напротив, нацелены именно на смерть жертвы, и не важно, по какой причине.
Чародеи, изучающие проклятья и сглазы, хорошо знают, что в проклятиях задействованы гораздо более высокие арканы магии, а в сглазах, напротив, самые простейшие. Потому и снять проклятье тяжелее. Технический путь расколдования, так называемый «ведьмачий способ», — не всегда ведёт к должным результатам. Могут остаться побочные эффекты, или, если в процессе будет допущена ошибка, действие может только усилиться и даже привести к смерти жертвы.
В случаях сглаза технический, «ведьмачий» способ работает всегда и безотказно. Применительно к нитингу, он заключается в том, чтобы стереть имя порченного и написать вместо него имя того, кто порчу наложил, таким образом отразив эффект. Есть и второй способ — уговорить создателя нитинга по своей воле разрушить его. Тогда порча будет снята, и этот путь всегда наиболее предпочтителен.
Но и в том, и в другом случае, необходимо точно знать, кто наложил сглаз.
Это ведьмак поведал своим спутникам. Но поиск улик вокруг нитинга ничего не дал. Только без толку провозились два часа.
Решено было вернуться в деревню: в расследовании оставалась другая зацепка, к которой Геральт еще не прикасался: Одрин.
Пока доехали до Убережья, солнце уже склонилось к полям. Скоро начнёт смеркаться.
В деревне что-то происходило. На улице собралось много народу — и мужчины, и женщины. Во главе был Прокопф Золотник. Завидев приближение Геральта, толпа зашевелилась.
— Мастер ведьмак, а мы вас ждем!
— Что-то случилось? — спросил Геральт. Но по счастливым лицам понял, что вряд ли.
— Наградить вас хотим!
Геральт слез с плотвы. Рысик с Боркой тоже. Вперед вышел прокопф Золотник с мешочком монет в руке.
— Спасибо вам величайшее, мастер Геральт, что от скверны вычистили наш священный круг. Мы с мужиками посовещались и сообразили вам награду. Слыхал я, дескать, ведьмаки за накерца по две кроны берут. А стервья мужики там нашли — на полтораста трупов хватит. Так что вот вам, за честную работу — честные деньги. А от меня отдельно — за то, что Борку моего от чудищ спасли. Вот, пожалуйте, триста пятьдесят крон.
— Такое меня очень даже устроит, спасибо, — Геральт принял кошель.
— Вам спасибо, мастер Геральт из Ривии!
Довольный народ стал расходиться. Золотник же, понизив голос, спросил:
— А как ваше другое дело продвигается, могу полюбопытствовать?
— Продвигается, — ответил ведьмак. — На Убережье навели порчу, мы нашли в полях нитинг. Он наводит сглаз.
— А вы его… убрали?
— Нет, трогать его лучше не стоит. Я должен узнать, кто его поставил, и тогда смогу избавить вас от злых чар.
— Вон оно что. Ну, я мешать не буду, вижу, работаете вы. Еще раз вам спасибо, мастер.
Золотник ушел, а Геральт повернулся к Рысику и Борке, которые тоже выглядели довольными.
— Видите, мастер Геральт? Без награды мы вас не оставили.
— Да. Награда хорошая, — ведьмак кивнул. — Вот везде бы так платили…
— Ну, раз так, айдате в корчму, — сказал Рысик. — Долик с Фелестом скорей всего там сидят. А с ними и Одрин, зуб даю.
В корчме и впрямь обнаружились Долик с Фелестом. Оба были рады видеть друзей и ведьмака в добром здравии. За столом с ними был еще один мужчина приятной внешности. Его Геральт не знал.
— Вижу, не узнаёте, мастер ведьмак? — сказал тот, когда дошла до него очередь жать руку.
Геральт не сумел скрыть удивления:
— Глазам своим не верю. Одрин?
Рысик рассмеялся, а вместе с ним и все остальные.
— Помыть, побрить, да приодеть — и вот пожалуйте, каков скворец!
— В самом деле, — согласился Геральт.
Одрин, побритый, вымытый и трезвый, в чистой, свежей одежде, помолодел разом лет на тридцать и как раз на тридцать лет теперь выглядел. На того немытого и смердящего сивухой солдафона из каэдвенского лагеря, каким Геральт его запомнил, он не походил ничем. Только приглядевшись, можно было отметить схожие черты лица. Даже голос немного изменился. Впрочем, Геральт ни разу не говорил с ним, когда тот был трезв.
— Хочу вам спасибо сказать. И отблагодарить. — В руках Одрина появился кошель с деньгами. Еще больше, чем тот, что дал Золотник.
— Мне уже заплатил прокопф, — ответил Геральт. — Дважды за одно дело я платы не беру. Признаться, это первый случай, когда мне вообще такое предлагают.
— А вы за другое возьмите. Этих денег ведь и не было бы, если б не ваша помощь.
Деньги есть деньги. Геральт взял кошель, развязал и заглянул внутрь.
— Я стараюсь в чужие дела не лезть, — сказал он, — но это точно нильфгаардские флорены. Они идут один к трем против новиградской кроны. Здесь намного больше, чем я беру обычно за заказ.