Плоскомордый оскорбительно заржал. Он знал, что я не брошусь на него, даже если очень захочу. Во-первых, мы друзья, и, во-вторых, в далеком прошлом у нас было столкновение на профессиональной почве. Лично я вспоминаю об этом случае с прискорбием, ибо столкновение, с моей точки зрения, закончилось весьма неудовлетворительно.
Бросаясь на стену, я издал боевой клич морского пехотинца, оказавшегося в гуще сражения. Как тогда, на Южных островах. Однако справедливости ради следует отметить, что сражений там было немного. В основном мы занимались тем, что выслеживали венагетов, чтобы исподтишка воткнуть им в спину нож. Венагеты отвечали нам тем же. Ходить в атаку приходилось крайне редко. Это было чересчур опасно.
Стена, как выяснилось, была не совсем иллюзорной. Она оказывала сопротивление. Мне почудилось, что я врезался в чье-то брюхо. Брюхо было несколько более податливым, чем человеческое, и по площади, конечно, не шло ни в какое сравнение с обыкновенным. Через несколько секунд брюхо прорвалось, но к этому времени я уже почти успел обледенеть, настолько оно было холодным.
В пробитую славным морпехом брешь ринулась, не встречая, как всегда, сопротивления, обычная пехтура. За пехотой последовали гражданские лица. Но постоянно следить за маневрами своей армии я не имел возможности.
Оказалось, что мы штурмуем крепость, которую враг воздвиг с целью допросить пленника или для того, чтобы предоставить возможность пострадавшим товарищам по оружию немного прийти в себя. Короче, по ту сторону вражеского убежища высилась еще одна стена. Эта стена, казалось, была сложена из кирпича — но кирпича полупрозрачного. Во всяком случае, с того места, откуда я смотрел.
Сердце упало куда-то в район желудка — супостаты нас заметили.
В этот миг я краем глаза уловил какое-то движение. Такие образы возникают обычно в те моменты, когда ваши алкогольные фантазии разгуливаются вовсю. Но сейчас я был трезв, как стеклышко, и это были вовсе не фантазии. Все, что я наблюдал, происходило наяву. Но вглядеться как следует я просто не успел. На краткий миг я увидел серебристых эльфов и Кипа с заклеенным лентой ртом. Паленая, наверное, сумела услышать, как парень звал меня из-под этой заклейки.
Она пыталась нам это сказать, но мы, увы, к ней не прислушались.
Один из серебристых эльфов поднял руку.
Я отскочил, но, боюсь, недостаточно быстро.
Я опять не почувствовал, как на меня опустилась тьма.
15
Придя в себя, я первым делом увидел Морли Дотса. Низко склонившись надо мной, темный эльф сказал:
— Ну и представление ты учиняешь, Гаррет! Отпадаешь по второму разу. А ведь солнце еще высоко. — Он покрутил головой, а я попытался подняться. — Ну хорошо, я понимаю, здесь ты прошел сквозь стену. Но как ты ухитрился схлопотать по тыкве в тихом уютном переходе? Не понимаю. Стареешь, Гаррет, стареешь.
— О боги! Моя голова! Не знаю, что они со мной сделали, но я начинаю серьезно размышлять, не стоит ли вообще покончить с алкоголем.
— Неужели ты намерен отказаться от пива, Гаррет? Только не обманывай обманщика, обманщик!
— Я сказал «алкоголь», ничтожный бабник! А пиво есть не что иное, как священный эликсир. Тот, кто отказывается от пива, рискует бессмертием души. Насколько я успел заметить, на тебе новый костюм и выглядишь ты вполне пристойно. Как тебе удалось нас найти?
Морли сопровождала пара его подручных. Я этих ребят не знал. На них были наряды, которые обычно носят официанты в «Пальмах», однако эти парни были значительно моложе Рохли и Стручка — прежних соратников Морли. Может, старые парни стали очень старыми.
— Твоя подружка оставила след, по которому мы и шли.
Обычные символы крысюков. Нарисованные мелом. Неужели ты их не заметил? Непростительная небрежность для такого выдающегося детектива!
Гордость не позволила мне соврать.
— Нет. Не заметил.
Лет десять назад я бы ошибки не признал. Подобное поведение часто приводило к тому, что я казался значительно более глупым, чем выглядел бы, честно признав свой провал.
Люди вообще странные существа. А любимый сын мамы Гаррет, похоже, самый странный из известных мне людей.
Ребята Морли не шевельнули мизинцем, чтобы кому-нибудь помочь. Дотс и сам ничего не делал, а всего лишь трепал языком. Все указывало на то, что никто из нас серьезно не пострадал.
— Что произошло с иллюзией?
— Какой иллюзией?
Я все ему рассказал. Поначалу он склонялся к тому, чтобы мне не поверить, но не осмелился, поскольку Плоскомордый поведал ему то же, что и я. У Тарпа не слишком развитое воображение, чтобы он мог придумать все сам, к тому же в отличие от меня он страшно вспыльчив.