— Не оскорбит, — не давая себе протянуть руку к теплой, пахнущей шерстью материи, я отрицательно замотала головой, — но путь неблизкий. Вы замерзнете.
— Что вы, — запротестовал профессор, — я не мерзляк, и не могу позволить очаровательной молодой леди превратиться в сосульку.
Его настойчивость, а, скорее, даже дрожь, охватившая все мое тело после вынужденного путешествия снаружи заставили меня принять столь щедрый дар. Я на мгновение сжала шарф в руках, пытаясь припомнить, как давно я не получала таких щедрых и искренних подарков. Почему-то я сразу поверила в то, что этот человек сделал его от чистого сердца.
— Значит, это вы та самая особа, что находилась в одиночной камере? — нерешительно начал Толкен.
— Боюсь, что да.
— До нас доходили слухи, что на корабле находится преступник планетарного масштаба. Вот только я и предположить не мог, что им окажетесь вы.
— И вы не боитесь? — с неожиданным интересом спросила я моего невольного попутчика.
— Чего? — удивился он.
— Ну… — я запнулась, пытаясь представить какое зло мог бы причинить преступник моего уровня человеку, которого уже лишили всего, — что я вас убью, к примеру?
— Дитя мое, — вздохнул профессор, — считайте меня чересчур самоуверенным, но в этой жизни стоит бояться лишь самой жизни.
Я замолчала, украдкой оглядывая помещение, в которое нас согнали как скот. Оно было сырым и темным. К стенкам прижимались люди, которым не посчастливилось быть приговоренными к заключению на заснеженную планету. Мужчины, несколько женщин. Одна из них, молодая девушка со слегка простоватым, но довольно милым личиком, изо всех сил прижимала к груди маленького ребенка. Ребенок молчал и испуганно жался к материнской груди.
— Что с ним будет? — невольно вырвалось у меня.
Профессор проследил мой взгляд и слегка нахмурился:
— Он родился при перелете и выжил. Ему повезет, если их с матерью оставят в главном корпусе. Она молода и привлекательна, возможно, кто-то из офицеров пожелает иметь при себе бесплатную служанку и… любовницу. Иначе им не прожить.
— А с нами? — решилась я задать вопрос, — что будет с нами?
— Обычно всех новоприбывших снабжают одеждой, едой на пару дней и оставляют посреди этого ледяного ада. Кому-то везет, и они выживают в одиночку. Многие сбиваются в группы. Но рано или поздно и тех и других настигает неизбежный конец.
— Смерть?
Я не стала ждать ответа, он и так был очевиден. Если бы существовал хоть малейший шанс выжить на этой проклятой планете, меня бы никогда не отправили сюда. Вспомнив, как вырывалась из рук скрутивших меня полицейских, крича и угрожая вернуться и отплатить за все, я горько улыбнулась. Иногда глупость и самоуверенность излечиваются весьма кардинальным способом. Там, в теперь уже таком далеком доме заключение на Утлагатус расценивалось как пожизненное изгнание. Никто не говорил об узаконенном убийстве. Все лицемерно верили, что система не может ошибаться. Когда-то я тоже верила в справедливость.
Нас ощутимо качнуло, и я поняла, что неказистый транспорт тронулся с места. Перелет оказался недолгим, но тяжелым. Через два часа непрерывной болтанки, корабль, наконец, опустился на замерзшую почву. Отсек открылся с тихим скрежетом, в проеме показались двое вооруженных охранника. Нас поодиночке отводили в огромное многоэтажное здание, выкрашенное в белый цвет. Оно сливалось с общим пейзажем и на миг мне показалось, что людей проглатывает снежная мгла.
Я завернулась в подаренный мне добрым профессором шарф, и трясущимися ногами ступила на снег. Ноги тут же погрузились в рыхлый сугроб. Сделав несколько шагов, я остановилась, поджидая Толкена, но, получив ощутимый удар по почкам, решила не злить охрану. Главное, и, похоже, единственное здание такого размера на всей планете неумолимо приближалось. В голову пришла странная мысль, что попав туда, у меня уже не будет шансов. Шансов на что? Я толком не понимала. Но меня вдруг охватило щемящее чувство, что все кончено, и нет пути назад.
2
— Шания Перил, двадцать пять лет, рост метр 68 сантиметров, глаза голубые, нос прямой, шатенка, хронических заболеваний и жалоб…, — тюремный врач бегло посмотрел на меня, и ответил сам себе, — нет. Над ключицей и под лопаткой, зажившие шрамы, предположительно, следы от выстрела. На запястьях рук и щиколотках ног следы от кандалов. На щеке, шее, брюшной полости и ногах гематомы. Других повреждений, или ранений, угрожающих жизни не выявлено.