Одним словом, пусть себе эта странная крепость стоит вместе со всем её железом. Тканей, мехов, серебра, золота и дорогих каменьев, захваченных в шатрах и юртах монгольских ханов и темников, Котяну вполне достаточно, чтобы не стать «бедным родственником» при дворе венгерского короля Белы.
32
— Удивили вы меня, — покачал головой явившийся в Серую крепость Полкан. — Хоть и знал о вашей с половцами задумке, но не надеялся, что выстоите вы до подхода Котяна. Да и боятся половцы татар, до икоты боятся. Вот и не чаял, что снова увижу вас живыми. Только зачем вы всё Котяну отдали? Это ж такая богатая добыча, что и князь Юрий Святославич, получив долю с неё, сменил бы гнев на вас на милость.
— Жадность губит.
Слово «фраер» пограничнику тринадцатого века незнакомо, потому Минкин и не стал вставлять его в поговорку. А потом и более подробно разъяснил, чего он добился, отдав союзникам не только добычу, но и славу победителей.
— Хитёр! — повторил жест пограничник.
— Даже хитрее, чем ты думаешь, — засмеялся Андрон. — Ради мести Котяну теперь Батыю придётся преследовать его до самой Угорщины. А потому, может быть, и часть русских земель останется нетронутой. Просто потому, что сил у татар на их покорение не хватит: по нашим подсчётам, тут ведь почти тридцать тысяч ворогов полегло. Столько, сколько на Калку пятнадцать годов назад приходило.
— Только на какие именно земли их сил не хватит?
— Не знаю, Полкан. Не знаю. Думали мы про то, и получается у нас, что Переяслав они всяко погромят, чтобы из него им в спину не ударили. И по Киевским Землям прокатятся, поскольку иной дороги им в Угорщину нет. Может, Галицкие затронут. А вот про Курские и Черниговские — не знаю.
— Опять за своё! — нахмурился сотник. — Михаил Всеволодович даже говорить не велит про то, что татары на его владения могут посягнуть. Да и теперь он Великий Князь не только Черниговский, но и Киевский. И в Галиче его сын Ростислав сидит.
— Недолго ему в Галиче и Киеве сидеть, — пробухтел Беспалых.
— Это почему ещё?
— Неймётся ведь Михаилу Всеволодовичу. Собирается он нынче в поход на литву. А в результате и Галич, и Киевский стол потеряет.
— Да откуда тебе то ведомо? — возмутился пограничник.
— Знаешь ты, откуда, — хмыкнул Андрон. — И ежели б Михаил Всеволодович да Юрий Святославич слушали, что мы им говорим, многое бы пошло иначе. Нельзя верить татарским послам! Для татар все остальные, кроме них самих, не люди, и данное этим «не людям» слово можно нарушать, когда такое потребуется.
Полкан принялся недовольно жевать губы, но что-либо возражать не решился.
— И кому ж тогда те Галич и Киев достанутся?
— Вестимо, кому! Даниилу Романовичу.
— Ну, тогда не жалко, ежели его владения разорят!
— А мне жалко, Полкан! Мне всех русских людей жалко. И тех, кого татары убивают и неволят, и тех, которые в усобицах гибнут вместо того, чтобы с общим врагом сражаться. Вот что тебе лично с того, кто Галичем и Киевом владеть будет? И подумай, что будет с того, ежели Михаил Всеволодович купно с Даниилом Романовичем против татарского разорения русских земель рати выставят. Поодиночке их татары непременно разобьют на радость ляхам и литве. А собрались бы они вместе, может, и отстояли би свои владения, и не получилось бы так, чтобы их опустошённые земли со временем те литва и ляхи под себя подмяли, как в нашем прошлом было. И не было бы каждые два-три года татарских набегов в течение двух сотен лет, — завёлся капитан.
— В общем, ты, наместник, как хочешь, а я князю отпишу, чьими стараниями татарское войско тут, под Серой крепостью, полегло. Может, хоть чуточку после этого сердце Юрия Святославича смягчится, гнев его на тебя утихнет, — закончил разговор пограничник.
— Только про наши переговоры с Сарыбашем промолчи, — вздохнул Андрон. — Мол, собрался Котян оборонять свои кочевья, а видя то, чем обернулось дело, воспользовался моментом и устроил татарам полный разгром. Сам же говорил, что ни к чему злить князя нашими переговорами с половцами за его спиной. И не забудь помянуть, что, напав на нас, татары нарушили слово, данное их послами Михаилу Всеволодовичу — не зорить его владения.
Ушли обременённые добычей половцы, уехал в Оскол Полкан. Пришло время подводить итоги героического сражения. Без малейшей натяжки героического, даже несмотря на разницу в вооружениях. Ведь ордынцы, не случись у них истерики после гибели группы военачальников, вполне могли бы «задавить массой», помноженной на организованность и дисциплину. А из-за того, что у кого-то не выдержали нервы, атаковали, по сути, неорганизованной толпой.