Семен покачал головой.
— Ну, дела-а-а… А чего не добили? На кой он вам сдался с собой возить, кормить… Это ж какой расход! Он же поди один жрет за троих.
— Да как-то в запарке не до того было, — пожал плечами Игнат. — А потом уж после боя — куда его денешь? Резать пленного — то не по совести. И отпустить нельзя — опять шайку соберет, на дорогах разбойным делом промышлять станет. Вот и порешили до города довезти — а там уж как народ рассудит.
— Совестливый ты больно, братец, — скривился Семен Васильевич. — Ножичком бы по шее чик — и народу проще бы было. Делать людям больше нечего, как с иноземным разбойником канителиться.
Крестоносец злобно оскалился.
— Я бы с тобой, пес, точно решил все очень просто, — прорычал он. — Нож бы не понадобился. Плохо пачкать оружие о такой собака, как ты.
Семен покосился на мощные запястья крестоносца и усмехнулся.
— Бог не выдаст, рыцарь не съест. А случись нам на кулачках перехлестнуться — боюсь, подпортил бы я тебе личико-то. Всю жизнь оставшуюся морду в ведре б своем прятал.
— Развяжи мне руки, — прохрипел крестоносец. — Тогда посмотрим, чей морда надо будет прятать.
— Можно и развязать, — задумчиво проговорил Семен Васильевич. — А можно и повременить. Ежели тебя к ближайшей осине везти, так чего мучиться — развязывать, потом обратно связывать. Дать еще раз по башке Митяевой оглоблей — да и вздернуть благословясь, чтоб понапрасну время и жратву на тебя не тратить.
— На все воля божья, — прервал размышления брата Игнат. — Нельзя над пленным самосуд чинить. Вече[68] решит, как с ним быть.
— Дак то вече еще когда соберется…
— А пока вече не соберется, пусть отец Серафим решает, куда его девать, — жестко прервал брата Игнат. — Как-никак, крест на лихоимце. Кстати, вон и батюшка идет, легок на помине.
К собравшимся степенной походкой направлялся высокий старец в черной рясе с большим медным крестом на груди. Длинная белая борода отца Серафима почти полностью закрывала крест.
Братья поклонились, священник осенил их крестным знамением.
— Приветствую тебя, сын мой, — промолвил отец Серафим, обращаясь к Игнату. — Легок ли был твой путь?
— Не сказать, что легок, батюшка, но дошли твоими молитвами, — ответил Игнат.
— Истинно так. И тебя, и твоих молодцев, Игнат, не забывал я в молитвах.
Крестоносец хрипло засмеялся. Отец Серафим внимательно посмотрел в глаза пленника, после чего вновь повернулся к Игнату.
— А что это за человек? Вроде как знак Божий на нем.
Игнат ответить не успел. Его опередил крестоносец.
— Знак Божий на нас обоих, священник! Только я служу Богу, а ты — сатане!
— Вот такой братцу ушкуйник разговорчивый попался, — сказал Семен. — Батюшка, посоветуй, что с ним делать, а? Может, прям здесь порешить — и всех делов? Чтоб руки не поганить, можно прям с телегой в Жиздру[69] спустить? Глядишь, раки летом потолще будут, они до всякой падали сильно охочи.
Серафим отрицательно покачал головой.
— Нельзя. Тоже Божья душа, только заблудшая. Опустите его пока в поруб[70], пусть охолонет маленько.
— Дело говоришь, батюшка, — одобрил Игнат. И крикнул работникам, разгружающим возы:
— А ну-ка, ребятушки, возьмите божьего человека под микитки да спустите в поруб. И привяжите покрепче.
Один из работников подошел, оглядел с сомнением пленника и, почесав затылок, изрек глубокомысленно:
— Как бы не убёг божий человек. Такому путы порвать — раз плюнуть. Пригляд за ним надобен.
— Дело говоришь, — кивнул Семен. — Скажи деду Евсею, пущщай присмотрит за ним пока. И за его барахлом тоже, чтоб не растащили ненароком. Не забыть бы воеводе сказать, как увижу, какая ворона к нам в поруб залетела.
Работник обернулся.
— Эй, парни! Тут дело такое, один не управлюсь. Ворога надо в поруб доставить.
Еще трое работников несколько нерешительно подошли к телеге. Один взял в руки двуручный меч, покачал на руке, прикидывая вес, посмотрел на крестоносца, перевел взгляд на тяжелую рукоять меча, потом снова взглянул на пленника.
— Чего уставился, деревенщина? — презрительно бросил крестоносец. — Или рыцарский меч руки оттягивает?
— Да нет, — пожал плечами мужик. — Вот прикидываю — дать тебе слегка по макушке твоим мечом, чтоб не дергался, или сам дашь себя связать?
— С мечом-то оно всяко сподручнее будет, — поддакнул другой работник. — А то не ровен час…
— Вяжите, — отрывисто бросил крестоносец. — Черт с вами.
И добавил что-то многоэтажное на непонятном лающем языке.
Бить пленника не стали. Просто, развязав ремни, сноровисто заломили локти назад, сняли с телеги и, связав руки сзади, повели через весь город к городскому порубу, прилепившемуся к дальней стене козельской крепости. Один из мужиков шел сзади, напялив на голову рыцарский шлем и неся огромный меч на плече, словно грабли. Другой тащил под мышкой тяжелый нагрудный панцирь, завернув его в белое одеяние, словно в простую тряпку.
68