Я даже не знаю, является ли Ричард Фенмуар тем человеком, за которым стоит обратиться, но я в отчаянии.
Хуже всего то, что я никому не могу рассказать о своих планах, потому что не хочу портить деловые отношения Массимо с Жаком.
Определенно нет, когда все, что у меня есть на данный момент, это предположения. Я не могла так поступить с Массимо.
Когда несколько месяцев назад Жак появился на сцене, он не просто хотел стать клиентом D'Agostino, Inc. Он хотел также стать частью Синдиката. Из всех людей, которые обращались к Массимо с просьбой присоединиться к печально известному тайному обществу, он рассмотрел просьбу Жака и в настоящее время рассматривает возможность его посвящения.
Я не пропускаю ни одного удара. Массимо не дурак. Он бы не решил ничего подобного, не подумав хорошенько, и он бы не стал рассматривать возможность вступления в Синдикат какого-то старика. Это большое дело, так что я не могу все испортить между ними.
Я не знаю, насколько хорошо Жак знает Ричарда, но я думаю, разумно предположить, что депозит в размере двадцати миллионов долларов на личный счет не поступит от какого-то случайного человека и без всякой причины.
Мой план похож на продажу души дьяволу, но Жак — это первая связь за тринадцать лет. Не думаю, что я смогу прожить остаток жизни, зная, что у меня был шанс найти ответы, но я им не воспользовалась.
Все, что мне нужно помнить, это та ночь, когда я потеряла своих родителей. Я все еще слышу, как мой отец умоляет сохранить мне и моей матери жизнь. Он ни разу не просил пощадить свою собственную. Я все еще слышу крики боли и ужаса моей матери.
Я все еще вижу их, мертвых…
Вот почему стоит сделать все, что я должна, даже если я ничего не найду и окажусь неправа.
Я иду к шкафу, чтобы взять сумочку, подходящую к платью и моим туфлям Prada. Я уже упаковала все, что мне нужно. Жак первым делом сегодня утром прислал мне адрес своего ресторана. Это его французский ресторан в Бель-Эйр, отмеченный пятью звездами Мишлен. Очевидная тактика, чтобы завоевать мое расположение, и демонстрация его богатства. Бедняга не понимает, что эти вещи ничего для меня не значат.
Вдруг звонит мой дверной звонок, и я чуть не выпрыгиваю из кожи. Я хмурюсь и молюсь, чтобы это был не он. Он не должен знать мой адрес, но он из тех мужчин, которые будут совать нос в чужие дела таким образом.
Отбросив волосы через плечо, я выхожу из комнаты, чтобы открыть дверь. Один взгляд в глазок, и моя спина выпрямляется, как палка, когда я вижу Доминика, стоящего по ту сторону.
Он не должен меня видеть, но смотрит прямо в глазок, как будто может.
Я отступаю и жду, глядя на дверь, словно она может решить за меня, впускать его или нет.
Не могу поверить, что я вообще задаю себе такие вопросы.
Это Доминик. Парень, которого я до сих пор считаю тем парнем, которого любила.
Да, я злюсь на него, но разве я не хочу знать, что он скажет?
Разве после всех этих лет мне не хочется поговорить с ним, да еще и наедине, у себя дома?
Я всегда была в чужом доме. Это мой дом, и мы не в офисе, где все за нами наблюдают.
Чего я боюсь?
Больше боли?
Что-то еще, что могло бы меня ранить? Например… услышать, чем он мог заняться, пока его не было?
Он Доминик Д'Агостино, и хотя Массимо и Тристан сейчас уравновешенные мужчины, они никогда не были такими, как и он. Щелчок пальцами заставил бы все женское население бежать за ними, любую женщину, которая жаждала бы оказаться у них на руке.
Неужели я действительно думаю, что Доминик просто сосредоточился на том, чтобы поправиться, пока был в отъезде и не был с женщиной в течение двух лет?
Хочу ли я услышать от него это?
Когда я действительно об этом думаю, меня беспокоит не только его уход. А все остальное.
Когда я росла, я всегда наблюдала за ним. Я всегда пыталась заставить его заметить меня. Я почти чувствовала себя легкой мишенью, потому что прямо перед тем, как мы сошлись, он, казалось, нуждался во мне только тогда, когда ему что-то было нужно. Потом всегда вставал вопрос о том, чтобы быть ему помощницей. Мне приходилось терпеть, наблюдая за ним с одной великолепной женщиной за другой. Модели, светские львицы, все, кого считали красивыми. Потом была только я. Странная девушка с печеньем, которую его отец пожалел, когда она потеряла родителей. Никогда не было времени, когда я чувствовала, что я достаточно хороша, чтобы быть с ним.
В преддверии его отъезда я подозревала, что он был под кайфом. Я никому ничего не говорила, потому что не хотела ошибиться или, что еще хуже, позволить себе думать, что он интересовался мной только тогда, когда был под кайфом. Это заставляло меня чувствовать себя глупо.