— Там же. Звоните мне в отель, как договорились. Если меня там не будет, ваше сообщение примет портье. Все они об этом предупреждены.
— Ясно. До свидания.
Я вышел на улицу. Дождь лил в полную силу, и было совершенно темно. Кое в чем эту ненастную погоду следовало признать благоприятной.
Втянув голову в воротник пиджака, я быстро зашагал к центру Боллинга, думая о том, что в делах далеко не всегда бывает удача.
В Лондон я вернулся незадолго до рассвета.
Поставйв машину в гараж, я разыскал прежде всего дежурного ночного портье. Оказалось, что никто мне не звонил и не спрашивал обо мне. Все выглядело так спокойно и благопристойно, что я почувствовал себя явно не в своей тарелке.
Я прошел к себе, принял сперва холодный, а затем горячий душ, переоделся и принялся за виски с содовой. В этом я нуждался особенно, ибо чувствовал себя так, как если бы вертелся в замкнутом кругу и ни за что не мог уцепиться.
Все в этом деле шло не так, как я мог бы предположить. На этот раз даже действия Сэмми представлялись мне далеко не понятными. С самого начала казалось, что Сэмми не придерживается определенной линии поведения, что само по себе было не похоже на него. Сэмми мог делать нечто неопределенное, нечто, что могло казаться странным, неясным и даже несуразным, нелепым, но всегда при этом имел совершенно определенную цель. И только в этом деле я оказывался бессильным разгадать линию его поведения.
В нашем деле, разумеется, часто приходится действовать на ощупь, наугад, наудачу, и критерием может служить только успех или неуспех.
Если Сэмми действовал именно так, то его действия никак нельзя считать успешными. В самом деле, почему Сэмми, прежде чем отправиться на ту вечеринку, ни одного слова не сказал и не написал ни мне, ни Старику? Почему? Прав ли я, полагая, что причиной этому то, что Сэмми до вечеринки не был в чем–то уверен? Так ли это? Он о чем–то догадывался, что–то подозревал, на что–то рассчитывал, но уверенности во всем этом у него не было. Чувство неопределенности и неуверенности, по–видимому, владело Сэмми до самого прихода на вечеринку. И если это так, то и в этом случае результат его тактики выжидания и фактического бездействия был неисправимым и, конечно, явно плачевным.
Я выпил еще с полстакана виски, закурил и попытался собрать воедино все известное мне о Джанине.
Да, она была весьма расторопна, находчива, очень умна и очень красива. Ей присущи были и решительность, и ловкость. Обладая незаурядным умом и сообразительностью, она без особых затруднений могла увлечь любого мужчину, пустив в ход обаяние и ослепительные внешние данные.
Ее поведение с самого начала было несколько странным и неясным. Присматриваясь к ней, я вначале пришел к выводу, что она сотрудничает с голубоглазой тетушкой, белолицей крысой, а затем и с Бетиной Вейл. Эту версию я отбросил только тогда, когда получил записку от Сэмми. Однако было бы весьма забавно, если бы моя первая мысль оказалась верной…
Если бы это было так, то тогда, выходит, Сэмми ошибся. Но это не было похоже на Сэмми. А, впрочем, почему он не мог ошибиться? Всякий может поскользнуться, особенно если он имеет дело с такой леди, как Джанина, и наделен темпераментом Сэмми…
Однако, черт возьми, кто же такая Джанина? Никто, исключая Сэмми, никогда и ничего о ней не слышал, никто и никогда не видел ее. Со всей определенностью это относится и к Старику, иначе он сразу же поставил бы меня в известность о ней.
Последний раз я видел Сэмми в Па–де–Кале, после того как мы бежали из немецкого артиллерийского соединения. Мы договорились с ним разъединиться. Он должен был первым переправиться в Англию, а я последовать за ним при первой же благоприятной возможности после завершения моих дополнительных заданий. Главное же заключалось в том, чтобы в случае чего не дать возможность немцам захватить нас обоих вместе.
Однако нельзя сомневаться в том, что наше исчезновение всполошило немецкую контрразведку. Ей было нетрудно нащупать нас по дубликатам фотокарточек в штабе и принять кое–какие меры. Вполне возможно и очень вероятно, что и наши фотокарточки, и подробное описание нашей наружности группа тетушки — Бетины получила в Лондоне еще до того, как Сэмми удалось высадиться в Англии. Вполне вероятно и то, что, получив такое предупреждение, эта группа выслеживала и разыскивала нас с Сэмми еще до нашего возвращения в Лондон. Сопоставляя все известные мне факты, можно было даже с уверенностью полагать, что все это так и было.
И вот именно в промежуток времени между тем, как я с ним расстался, и тем, как он вернулся в Лондон, Сэмми заметил, что кто–то выслеживает его и он, следовательно, раскрыт. И вслед за этим он попытался сам уцепиться за этот хвост.
Вскоре после того, как Сэмми покинул Па–де–Кале, он где–то встретил Джанину. Во всяком случае он встретил ее до вечеринки. Этот факт несомненен. Вполне возможно, что именно Джанина сообщила ему о нахождении в Лондоне гиммлеровской группы, занимающейся корректировкой «летающих снарядов» и выполняющей ряд других заданий. Вполне возможно, что именно от нее исходила первоначальная информация об этом.
Этот факт, естественно, заставил Сэмми поверить в то, что Джанина в курсе весьма важных событий и что она работает на нашей стороне. Надо также предположить, что помимо этой информации Сэмми имел и другие данные о Джанине, служившие доказательством ее честной игры на нашей стороне. Это можно было предположить, но соответствовало ли это действительности?
И каков же результат установления доверительного контакта с Джаниной? Результат быстрый и разительный — гибель Сэмми. Но, может быть, это только внешняя сторона дела?
А что, если ради осмысления взаимосвязи событий представить себе роль Джанины несколько в ином свете?
Предположим, что она работает на немцев. Предположим, что она одна из тех, кому было сообщено о том, что два человека, первоначально считавшихся германскими офицерами, прикомандированными к немецкой артиллерийской части, оказались на деле британскими агентами и что они, по всей вероятности, находятся на пути в Англию. При этом, разумеется, она получила детальное описание наших примет. Тем или иным путем она могла напасть на след Сэмми и установить с ним контакт еще до того, как он успел покинуть французский берег.
Установив контакт с Сэмми, предъявив ему какие–то доказательства своей работы на нашей стороне, Джанина сообщает ему сведения о гиммлеровской группе в Лондоне, не называя, разумеется, ни конкретных имен, ни адресов. Она прекрасно знала, что Сэмми поверит этому, так как, будучи в немецких артиллерийских частях, мы оба не могли не знать, в какой степени немецкие ракетчики на французском и бельгийском побережье обеспокоены тем, что не могут иметь прямой и быстрой информации о полетах своих «летающих снарядов», или «Фау-2». С достаточной достоверностью она могла также предполагать, что розыски и ликвидация этой группы будут поручены либо непосредственно Сэмми и мне, либо кому–то другому, но с обязательным участием Сэмми, или меня, или нас обоих. Иными словами, группа оказалась бы заблаговременно неплохо вооруженной против нас. Ее участники заранее знали бы, с кем им придется иметь дело и кого опасаться. Имея на своей стороне Джанину, игравшую роль нашего сотрудника, они могли бы проделать много забавного и весьма вредного для нас. Все это дало бы им значительные преимущества, учитывая то, что они должны были как можно скорее завершить данный этап деятельности и без особого труда следить за своими противниками, а по мере необходимости ликвидировать их.