— А избыток йода как-нибудь связан со слабоумием?
Фосетт расхохотался так, что козлиная бородка затряслась.
Будь так, среди моряков встречались бы сплошные идиоты — ведь они употребляют в пищу продукты, богатые йодом.
В мозгу у Грэхема молнией мелькнула ослепительная мысль. На лице Воля было написано, что до него тоже дошло. Весть от покойника, страдающего отсутствием логики:
Особенно восприимчивы моряки.
Восприимчивы — но к чему? К иллюзиям и основанным на иллюзиях моряцким поверьям? Ко всем этим морским змеям, русалкам, сиренам, летучим голландцам и прочей бледной, леденящей душу нечисти, колеблемой морской зыбью в лучах луны?
Необходимо более подробно разработать эту проблему и получить сравнительные данные по экипажам морских судов и сельским жителям.
С трудом сохраняя обычную невозмутимость, Грэхем взял со стола записи Уэбба.
— Благодарю, доктор. Вы нам очень помогли.
— Обращайтесь ко мне без всяких колебаний, если я хоть чем-нибудь смогу быть вам полезен, — сказал Фосетт. — И если вы в конце концов выясните причину странного состояния Уэбба, мне было бы интересно узнать подробности. — Последовал короткий смешок, скорее холодный, нежели примирительный. — Компетентный анализ каждой галлюцинации вносит ценный вклад в понимание общей картины.
Они сразу же отправились в обратный путь Единственный раз за всю дорогу Воль нарушил напряженное молчание, сказав:
— В пору подумать, что среди ученых, которые слишком много шевелили мозгами, распространилась эпидемия временного помешательства.
Грэхем хмыкнул, но ничего не ответил.
— Гениальность вообще сродни безумию, — продолжал Воль, явно намереваясь развить свою теорию. — К тому же знание не может расти безгранично. Кое-кто из лучших умов неизбежно должен выйти из строя, пытаясь объять необъятное.
— Никто из ученых и не пытается объять необьятное. Ни один мозг не способен вместить такую уйму знаний. Вот почему каждый ученый, являясь специалистом в своей области науки, может быть сущим профаном в том, что выходит за пределы его научных интересов.
Настала очередь Воля хмыкнуть. Он целиком сосредоточился на дороге — что, правда, никак не сказалось на его манере брать повороты — и до самого дома, где жил Грэхем, не проронил ни слова. Там он высадил своего пассажира и, бросив: «До завтра Вилл», — умчался прочь.
Утро было ясным, как символ нового дня, несущего новые открытия. Грэхем стоял перед зеркалом, деловито жужжа электробритвой, когда зазвонил телефон. На экране возникло лицо незнакомого юноши.
Мистер Грэхем? — спросил он, разглядывая собеседника.
— Он самый.
Я из Смитсоновского института, — сказал юноша — Вчера, поздно вечером, мистер Гарриман хотел вам кое-что сообщить, но не застал дома.
— Я был в Олбани. Что он хотел мне сказать?
— Мистер Гарриман просил вам передать: он связался со всеми информационными агентствами и выяснил, что за последние пять недель они опубликовали сообщения о смерти восемнадцати ученых. Семь из них — иностранцы, одиннадцать — американцы. Это раз в шесть выше среднего уровня — ведь информационные агентства редко подводят итоги больше, чем за месяц.
— Восемнадцать! — Грэхем так и впился взглядом в лицо собеседника. — А имена у вас есть?
— Есть, — юноша стал диктовать.
Грэхем быстро записывал фамилии и страны, где проживали покойники.
— Что-нибудь еще, сэр?
— Передайте, пожалуйста, мою благодарность мистеру Гарриману. Пусть он позвонит мне в офис, когда ему будет удобно.
— Хорошо, мистер Грэхем, — юноша отключился, оставив Грзхема в глубокой задумчивости.
Восемнадцать!
На другом конце комнаты мелодично прозвенел гонг приемника теленовостей. Подойдя к нему, Грэхем снял крышку с экрана, который у его аппарата был настроен на прием новостей газеты «Нью-Йорк Сан». Первый утренний выпуск «Cан» медленно поплыл по экрану. Грэхем машинально следил за заголовками, но мысли ем витали где-то далеко. Однако вскоре его взгляд снова сосредоточился, к нему вернулась обычная собранность На экране появились слова:
СМЕРТЕЛЬНЫЙ ПРЫЖОК УЧЕНОГО
Вчера вечером профессор Сэмьюэл К. Дейкин, пятидесятидвухлетний физик, проживающий на Уильям стрит, влетел на своем спортивном гиромобиле на рампу главной развязки со скоростью более ста миль в час и разбился насмерть.
Репортаж занимал две колонки и содержал фотографию места катастрофы, несколько упоминаний об «ушедшем от нас гении» и сообщение о том, что полиция выясняет причину трагедии. Заканчивался он словами: «Начиная со вчерашнего утра, это уже третий смертельный случай среди нью-йоркских ученых. 0 кончине профессора Уолтера Мейо и доктора Уэбба. мы подробно сообщали в нашем вчерашнем выпуске».
Грэхем извлек из ящика автоматического записивающего устройства фотокопию вечернего выпуска «Сан». Репортажи о случаях с Мейо и Уэббом были помещены рядом. Первый озаглавлен «МЕЙО ПАДАЕТ С МАРТИНА», второй — «ЕЩЕ ОДИН УЧЕНЫЙ МЕРТВ». Оба сообщения были весьма поверхностны и не содержали ничего нового, кроме того, что «полиция ведет расследование».
Как раз в этот момент появился Воль. Он ворвался в квартиру, как вихрь Глаза его сверкали. От выпуска «Сан» он отмахнулся, отрывисто бросив:
— Уже видел.
— Что это ты сам не свой?
— Все мои подозрения, — он сел, тяжело дыша. — Не только ты подвержен подозрениям. — Он перевел дух, виновато улыбнулся, еще раз вздохнул. — Получены результаты вскрытия. Оба — и Мейо и Уэбб — накачаны зельем до бровей.
— Наркотики? — недоверчиво спросил Грэхем.
— Мескаль, — подтвердил Воль — Особая, очень тщательно очищенная разновидность мескаля. В желудке обнаружены явные следы. — Он помолчал, стараясь отдышаться. — А в почках полно метиленовой синьки.
— Метиленовой синьки? — Грэхем тщетно напрягал ум, пытаясь извлечь из услышанного хоть какой-нибудь смысл.
— Ребята сразу же устроили проверку. И нашли мескаль, метиленовую синьку и йод во всех трех лабораториях — у Мейо, Уэбба и Дейкина. Мы с тобой и сами могли бы их там найти, кабы знали, что искать.
Грэхем утвердительно кивнул:
— Остается предположить, что вскрытие обнаружило бы аналогичный результат и у Дейкина.
— Я тоже так считаю, — согласился Воль. — Еще ребята выяснили, что та дрянь, которую мы нашли у Мейо в печи его дистилляционной установки, — это индийская конопля. Одному Богу известно, где он ее откопал, только это факт. Похоже, он собирался поэкспериментировать и с другими наркотиками, кроме мескаля.
— Если и так, то исключительно в научных целях, — убежденно сказал Грэхем. — Мейо никогда не был наркоманом.
— Оно и видно, — сухо заметил Воль.
Грэхем подвинул и нему список, составленный Гарриманом:
— Вот взгляни. По данным Смитсоновского института, эти восемнадцать отдали концы за последние пять недель. По закону средних чисел получается, что из этих смертей естественны и неотвратимы три, ну от силы четыре. — Он присел на край стола, покачал ногой. — Из этого, в свою очередь, следует. что остальные — не естественны. И еще это значит. что мы влезли во что-то куда более сложное, чем могло показаться с первого взгляда.
— Не только сложное, но и ненормальное, — заметил Воль, просматривая список. — Во всех делах, где замешаны наркотики, есть что-то ненормальное. А уж это — и вовсе идиотское, недаром оно со вчерашнего вечера засело у меня в башке. — Он скорчил гримасу. — Как вспомню того типа с собакой в брюхе, что мы видели в клинике…
— Давай забудем о нем хоть на время!
Легко сказать!
— Сведения, которые у нас на сегодня есть, вызывают кое-какие вопросы, — задумчиво продолжал Грэхем. — Получив на них ответы, мы сможем хоть немного продвинуться вперед. — Он ткнул указательным пальцем в список, который Воль держал в руках. — Так, мы не знаем, из чего исходили информационные агентства, когда вывели среднюю цифру три. Брали они за основу последние двенадцать месяцев или пять лет, или двадцать? Если это средняя величина за длительный период и смертность за последний месяц превышает ее в шесть раз, то какова тогда статистика подобных случаев за предыдущий месяц и за прошлый год? Иными словами, сколько всего смертей насчитывается с самого начала, и с чего, собственно, все началось?