— Но…
— Вирджиния, не надо путать импотенцию с отсутствием желания, это разные вещи. Я испытываю огромное желание. Все мое тело чувствует это желание, временами даже демонстрирует его. Но… — Он посмотрел на нее, в глазах его стояли слезы; потом он опустил голову. — Я вот смотрел на тебя, когда ты тут лежала, и испытывал почти невыносимое желание. Мне было так приятно обнимать тебя, так хотелось любить тебя. Но я знал… ну, прости меня. Это единственное, что я могу сказать.
— А ты пробовал как-то лечиться?
— Господи, Вирджиния. Конечно пробовал. Я обращался к врачам, к психиатрам, к психоаналитикам, сексологам. Я испробовал электротерапию, просто терапию, психотерапию. С тех самых пор, как я все понял, с того момента, когда я впервые попытался переспать с девушкой, — с того времени я пытался как-то вылечиться.
— И сколько тебе тогда было лет?
— Шестнадцать. — Он взглянул на нее и виновато улыбнулся. — Я был еще очень молод. Конечно, это была деревенская девушка…
— Ну разумеется! — В ее словах звучала злая ирония. — Аристократы ведь именно так всегда и поступают, да? У вас там, в Англии? Господи! Деревенская девушка!
Он твердо выдержал ее возмущенный взгляд.
— Может быть. Но мне она нравилась, даже очень нравилась, я знал ее много лет, ее мать работала у нас. В детстве мы играли вместе. Гомосексуализм в школе вызывал у меня отвращение, ужасно выводил из себя. Но сексуальное желание у меня было. Я вспоминаю обо всем этом, Вирджиния, потому что хочу, чтобы ты поняла. Так вот, мне хотелось… хотелось испытать…
— И что?
— Ну и… это оказалось невозможно. У меня ничего не вышло. Абсолютно ничего.
— И…
— Ну, я попробовал снова. С другой девушкой. Было все то же самое. Тогда я начал беспокоиться. Но я считал, что это все от неумения, из-за отсутствия опыта. О господи! — Он отвернулся.
— И когда же ты обратился к врачу? Ты пытался посоветоваться со своими… нет, с родителями, наверное, нет… с отцом.
— С отцом! Господи, Вирджиния, да если бы не мой отец, мы бы сейчас с тобой спокойно занимались любовью! Это у меня все из-за него — последствия. Так, по крайней мере, мне объясняли. Или главным образом из-за него. Он… Боже мой, Вирджиния, я не хочу, не могу говорить об этом, не сейчас…
На глазах у него снова появились слезы. Вирджиния положила руку на его ладонь. Впервые на протяжении всего этого разговора она почувствовала к нему какую-то жалость.
— Ну, ничего. В другой раз.
— Быть может. — Снова повисла пауза. — Так вот… я вступил на этот долгий, ужасный путь. Я обратился к нашему семейному врачу. Он проявил идиотский оптимизм, грубовато-добродушно посоветовал мне не психовать, сказал, что все пройдет. И послал меня к специалисту. Тот прописал мне какую-то дурацкую гимнастику, которую я должен был делать, прежде чем пытаться заняться любовью. Это было настолько глупо и настолько стыдно, что мне стало только хуже. Я попытался снова с одной девушкой, уже в Оксфорде. Но теперь я уже начал бояться, сильно бояться, что обо мне пойдут разговоры. Поэтому в последний момент я увильнул. В самом прямом смысле слова. — Он как-то резко и грубо рассмеялся. Звук был очень неприятный. Вирджиния повыше натянула покрывало, подоткнула его вокруг себя. — Ну что ж, наверное, можно не продолжать. Могу только сказать, что я прошел через все. Испробовал абсолютно все. Говорят, безнадежный случай.
— И ты никогда, совсем никогда… — Она не могла заставить себя выговорить то, о чем хотела спросить; нужные слова были слишком безобразными, слишком пугающими.
— Ну, как всем импотентам, или большинству из них, мне иногда удавалось кое-чего достичь с некоторыми проститутками. Доктора порекомендовали мне этот способ, и он помог. Меня тогда это поразило, даже привело в восторг. Но с женщинами, к которым я что-то испытывал, не выходило никогда и ничего. Говорят, у меня классический случай. Абсолютно классический. Если мне кто-то не нравится, если я кого-то презираю, с такой женщиной я могу заниматься любовью. Быть может, — он чуть улыбнулся, — быть может, хоть это тебя немного утешит.
Вирджиния лежала на постели и смотрела в окно. Ее захлестывали самые разные эмоции, и она никак не могла в них разобраться. Отвращение, страх, гнев, шок — все эти чувства сливались в состояние какой-то ужасающей внутренней паники, в котором она и блуждала, почти тонула, изо всех сил стараясь сохранить холодный рассудок.
Она очень долго молчала, потом проговорила: