Самсон Давидович Карачуния был, пожалуй, последним из поколения «кремлевских горцев»: этот тип пожилого кряжистого грузинского крестьянина можно было смело отнести к исчезающим экзотическим видам. Это у себя в родном Гори он ничем не выделялся среди завсегдатаев «Чайной имени Сталина», но здесь, в московском муравейнике, его разительное сходство с Вождем народов прямо-таки бросалось в глаза. Дополнив его природным даром перевоплощения, Карачуния легко оттеснил рыночников-самозванцев.
Все исторические двойники состояли на особом учете в ФСБ – работа с ними требовала четкой штабной организации и регулярного смотра сил. Во дворе «конторы» для них было вкопано несколько лавочек. На них в хорошую погоду сиживали колоритные личности российской и даже мировой истории, на служебном сленге их звали «партизанами» из-за экзотического внешнего вида. Среди «партизан» попадались и переодетые «спецы» и «добровольные помощники». Аттестованные по всей форме, «спецы» имели звания и оклады и в силу этого были весьма дисциплинированны и исполнительны, а вот «добровольных помощников» частенько «дергали» для воспитательных бесед. Вольнолюбивые «партизаны» вообще никому не подчинялись, но и они были вынуждены жить по уставу и согласовывать свои разбойничьи набеги с действиями регулярной армии «спецов». Полковник Варганов был им всем и за «отца» и за «воспета», что на тюремно-блатном сленге означает радетеля и покровителя. Отцовское начало было предельно проявлено в характере Варганова, и даже его прозвище «Батя» было скорее уважительным обращением, чем необходимой этикеткой.
Добровольный помощник Самсон Карачуния пользовался особым доверием полковника и даже регулярно получал благодарности и премии. Однако в эту злополучную ночь его репутация оказалась подмоченной и в прямом и в переносном смысле. Полувоенный китель с галунами и суконный картуз с латунной звездочкой вымокли, хоть выжимай, но образ Отца народов настолько прирос к его облику, что даже вымокший и напуганный Самсон Давидович держал себя с нарочитой важностью и не выпускал из рук пустой трубки из вишневого дерева.
Рядом с ним на казенной лавочке горбился призрак помоложе, с обвисшими от дождя усами и в сырой шинелишке с оборванным хлястиком. Его знаменитые зеркально-сияющие сапоги были облеплены ливневой жижей и мокрым тополиным пухом.
– Я принял Россию с сохой, а сдал ее с атомным оружием… – говорил кремлевский горец, подняв прокуренный палец к потолку.
– Вот именно, сдали! – ядовито заметил ряженый Романов. – Чем вы гордитесь? Вы просто были вынуждены выполнить те задачи, которые мне не дали выполнить «февралисты». Если бы мой триумф в Первой мировой не был сорван предательством генералов, Россия стала бы мировым гегемоном раньше Америки! Страна была на подъеме, и на каком подъеме! Демографический взрыв, научный рывок! При мне даже БАМ заложили, в конце концов, и город за полярным кругом с незамерзающим портом… Романов-на-Мурмане!
– Мурманск, что ли? Плавали… Знаем… Я там три года лямку тянул, – проворчал Карачуния.
– И по нефтедобыче мы обогнали США, налоги были самыми низкими в мире, – не унимался монарх. – Монголы и тибетцы мечтали попасть под наше крыло! А вы говорите «тюрьма народов»! Это теперь тюрьма… для одного народа!
– Встать! – грянул резкий начальственный окрик, и в кабинет быстрым шагом вошел полковник Варганов.
Исторические призраки нехотя поднялись, даже находясь на службе во всемогущих и всезнающих структурах, они оставались людьми глубоко штатскими, в свое время откосившими от армии и в силу этого расхлябанными и пугливыми.
– Ну что, дебоширы, опять драку устроили? Где зачинщик?
– Слинял, падла, – тоном пахана ответил Самсон Давидович.
– Сбежал, сукин сын, – подтвердил император Николай.
– А теперь все по порядку! Рассказывай, Николаша, как гуманитарий и бывший педагог! – по-свойски попросил полковник.
Император выпрямил спину и подобрался: точь-в-точь примерный ученик на первой парте, он даже ладони сложил по-школьному – одна поверх другой.
– Я буду краток, – начал он свой привычный «доклад». – Заказ из «Славянского базара» пришел еще вчера: финны гуляют, стриптиз с удавами им уже наскучил, и даже русская водка надоела. На своей вечеринке они желают видеть живую русскую историю и выпить с нею на брудершафт, а Ленина они больше других уважают, даже памятник из Петрозаводска к себе в Финляндию уперли. Короче, нужен Ленин! У Самсона везде есть свои люди, он ведь в арбатской дринч-команде начинал: дайте несколько рублей на постройку кораблей!
– Это к делу не относится, – проворчал Карачуния.
– Короче, дринчеры телеграфируют: есть один Ильич – исполнитель исторических частушек.
– Частушек? – удивился полковник. – Да еще исторических?
– А как же! – оживился монарх. – Ленин Троцкому сказал: «Я мешок муки достал, мне – кулич, тебе – маца! Лампа-дрица-гоп-ца-ца!» – Отбивая ритм, он задорно похлопал себя по ляжкам. – Мы-то думали – он новенький из провинции и вроде как малость не в себе, а он оказался настоящий и боевой, как линкор на рейде!
– Как это – настоящий?
– Ну, весь при понтах, и корочки фартовые, не то что у нас, Дунькина грамота, – раздраженно бросил кавказский старик, и умолк, как проговорившийся шпион.
– Так… Откуда знаем? – оживился Варганов. – А ну-ка доставайте свои трофеи! Выкладывайте, выкладывайте…
Исторические призраки притихли.
– Я что, вас обыскивать должен? – удивленно спросил полковник.
Для силовика он был довольно мягок. Во всей его высокой статной фигуре было что-то богатырское, былинное, неподвластное духу сего времени.
Не то чтобы кавказский старик умел различать людей, но он был умудрен древней восточной хитростью, которая клонит голову и льстиво изгибает спину перед всякой силой. Кряхтя от усердия, он вынул из внутреннего кармана пачку измятой валюты и маленькую бурую книжечку-пропуск с выцветшими от старости чернилами и пулевым отверстием с правого края.
– Ого! – изумился даже видавший виды полковник. – «Пропуск за номером семь, выдан Ульянову (Ленину), Председателю СНК и СТО».
Он осмотрел опаленные края пулевого отверстия со следами засохшей крови и ошарашенно повертел в руках пропуск:
– Это что ж получается? Ильич воскрес?
– Воистину воскрес! – поддержал его Романов. – Ну, привели мы его, значит, в банкетный зал, севрюжки-белужки на тарелочку положили. Рюмочку налили, только они отвергли. Тут канкан на сцене закончился, и мы Ильича на сцену потащили. Он сначала все бежать порывался, а потом освоился немного и спел что-то из революционного репертуара. А после такую пламенную речь толкнул, что наши чухонцы валютой его засыпали.
– И еще с кепкой всех обошел: призывал на мировую революцию всем общаком скинуться, – припомнил Карачуния.
– А вас, значит, обошел и на мировую не пошел, – скаламбурил полковник.
– Это ж Ленин, он упрямый, дьявол, у него пирамидку гениальности в мозгу нашли, – подтвердил ряженый Романов.
– И что известно об этом оборотне в кепке?
– Да почти ничего… В Горки он все рвался, вроде как Наденька волнуется…
– Горки… – задумчиво протянул полковник, – бывшее имение вдовы Саввы Морозова, теперь там музей. Не в музей же он хотел вернуться.
– Точно, он, наверное, про Горки-8 говорил, – предположил кавказский старик. – Это на Рублевке! Там этих Горок, как собак нерезаных.
– Должно быть, его тамошние богачи выписали вместо зебры или жирафа! – подсказал бывший монарх.
«Страна золотых унитазов» на Рублево-Успенском шоссе славилась и не такими причудами. А что, если этого шизика в ленинской кепке и вправду «выписали»? Скажем, из клиники «Горки-8»? Пусть будут «Горки-8». Наверняка на Рублевке есть какая-нибудь клиника для нуворишей, не в Москве же им лечиться…