— Я Иисус Христос, — ответил Ревущий Буйвол. — Он Доктор Сатана. Значит, я его должен сжечь, а не он меня.
Пепел хмыкнул, а Пако оскалился, и все за столом невольно осклабились за ним вслед. Самогон кружил им головы, а индеец, похоже, и вовсе выпил лишнего.
— Я пересек Стену, — сказал голос. — И вы пересеките ее, если нужно. Оборудование для этого есть на полигоне Остинхэд. Найдите меня быстро — и Шум не успеет добраться до вас. Идите. Я жду.
— Сжечь его, — пробормотал Буйвол, — сжечь всех его слуг. Каторжники служат пороку, служат Сатане.
После этих его слов в беседе наметилась долгая и выразительная пауза.
— Ну я-то хоть не каторжник, и на том спасибо, — сказал Пепел наконец.
Молчание на лавках стало еще глубже и выразительней.
— А я! — подал голос мексиканец. — А все! Компаньерос, да мы все тут невинные и святые.
Обстановка немедленно разрядилась: убийцы и воры, двоеженцы и мошенники — все захохотали, раздувая щеки и широко раскрывая рты.
Ревущий Буйвол повторил с пьяным упрямством:
— Я Иисус Христос.
— Угу, — сказал Пепел. — А мы твои двенадцать апостолов.
После его слов вагонная публика захохотала еще сильнее. Потом чернокожий паломник-убийца по кличке Людоед достал гитару и заиграл негритянский госпел. Он пел о том, что в их состав нет хода негодяям, и как поезд, везущий их, быстр и чёрен, прекрасен и свят. И те, кто смеялся, дружно подпевали ему во все скрипучие глотки, а потом грохнули аплодисментами, ибо каждый знал, что едет в последний путь; что у Стены ему суждено умереть тяжко и медленно либо страшно и быстро, и за это грехи его уже теперь были прощены.