- Что-то я не понял, - недобро произнес наконец Конан, - о петухах...
- Куда тебя, - откликнулся Шелам фальцетом, - сидишь тут, мясо жрешь... Да таких, как ты, мы с Шейхом дюжину набрать могли. Эка невидаль: кулаки здоровые, да меч за плечами!
Здоровые кулаки варвара тут же зачесались, но, памятуя о возможных соглядатаях, могущих подглядывать из-за ворот, он сдержал свое естественное желание пересчитать мнимому покойнику зубы и ответил, не повышая голоса:
- Конечно, вы умники. Один заморыш, ткни - развалится, другой грамотея из себя корчит, а простой тесак в руки взять боится. Нет, вы не петухи. Курицы вы бесхвостые. Плевки сопливые. Дерьмо нергалье. Сейчас брошу тебя одного, так ты со страха обгадишься...
- Ну и вали! - взвизгнул коротышка, приподнимаясь на локте. - Без диких обойдемся!
Медальоны упали с его глаз, и Ши увидел оскаленные зубы варвара возле своего фальшивого носа. Он действительно чуть было не наделал в штаны, решив, что Конан хочет его прикончить, но киммериец лишь зажал ему рот своей крепкой ладонью и пригнул голову обратно к алтарю.
- Тихо, - прошипел он в ухо приятелю, - лежи и не двигайся, несет кого-то...
Со стороны ворот, действительно, слышалась тихая возня. Створки заскрипели, открываясь, и несколько фигур в темных накидках появились внутри ограды. Киммериец ужом скользнул за соседний камень и затаился. Шелам лежал ни жив, ни мертв, мысленно вознося хвалу предусмотрительному Чилли, заставившему его прочистить желудок накануне предприятия.
Фигуры приблизились. Слышно было, как под накидками негромко бряцает сталь.
- Гляньте, братцы, покойник! - раздался гнусавый голос. - Я как сердцем чуял.
- В Северном предместье, слыхать, судья помер, - откликнулся другой с туранским акцентом. - Может, он это?
- Мертвецов на закате сжигают, - удивился третий, тоненький. - С чего бы судью на шамашане на ночь бросили, а, Ахбар?
- Такое бывает, - разъяснил гнусавый Ахбар, - если жрецы решат, что костер надо палить утром. Барану кишки вытащат и смотрят: на закате покойничка сжечь или на восходе. Всему, как говорится, свое время.
- Если это судья, его должны охранять, - сказал туранец, - а у ворот стражи не было.
- Его духи охраняют, - хохотнул Ахбар, - глупцы в то верят, потому и нет сторожей. А если и есть, так мы им покажем кое-что пострашнее видений бесплотных. Так что ли, братцы?
Братцы согласно загудели и помахали для храбрости кинжалами. Потом туранец предложил обшарить покойника.
- У него должны быть драгоценности и золото во рту, - сказал и направился к алтарю. Он уже протянул руку к лицу обмершего со страха Шелама, как вдруг сморщился и помахал перед собой ладонью
- Фу-у! Воняет... Видать, уже разлагаться начал.
- Не трогай, - сказал Ахбар, - мне пришла мысль получше. Если это судья, в его доме сейчас справляют поминки. Раз его сюда принесли, значить родственники с мертвым простились, а по всем обычаям после этого надо выпить. Ну, сами хозяева, может быть, особо наливаться не станут, все же утром им сюда возвращаться, но слуги и сторожа налакаются точно. Пока наследники будут придаваться горю, заберемся в их закрома и набьем мешки.
Снова в лунном свете блеснули лезвия ножей и раздались возгласы одобрения.
- На обратном пути заглянем сюда опять, тогда и посмотрим, что припас нам судья, - заключил вожак. - А сейчас по древнему обычаю принесем мертвецу свои обеты, чтобы предприятие наше увенчалось успехом.
- Какие еще обеты? - спросил обладатель тонкого голоска.
- Кривой прав, - сказал туранец, - если перед делом пообещать что-нибудь мертвецу, удача, считай, в кармане. Клянусь задницей Бела, если мне повезет, я выбью почтенному судье все зубы и унесу их с собой на память!
- А я заберу все кольца, - подхватил тонкий, - иначе не видеть мне солнца и не ласкать женщины!
Ахбар поклялся единственным глазом, что разденет судью догола и отдаст его платье нищим.
Так как все ценности были уже поделены, остальным разбойникам осталось принести обеты дважды лягнуть покойника в голову, отрезать ему пальцы и пересчитать ребра. С тем они и удалились, гогоча и похлопывая друг дружку по спинам, очень довольные, что Ахбар уговорил их завернуть на шамашан. Умный у них все же вожак, хоть и сволочь.
Когда смех разбойников стих за оградой, киммериец выбрался из своего укрытия и валкой походочкой приблизился к алтарю. Ши лежал безмолвно и недвижно, задрав к звездам синий нос и бороду из конских волос.
- Не помер, крысеныш? - позвал варвар.
Губы Ловкача разлепились, изо рта вырвался едва слышный свист.
- Да ты и вправду воняешь! - Конан зажал одну ноздрю пальцем и скривился.
- Ты... ты... - забормотал Ловкач, - меня... бросил...
- Сам говорил - убирайся. Обгадился, храбрец?
- Нет, спасибо Шейху... Но газы все вышли. Ты хотел, чтобы меня убили?
- Хотел послушать, что скажет Кривой Ахбар. Я знаю этого ублюдка. Он из ЭрШуххры, и молодцы его, видать, оттуда же...
- Но ты должен меня охранять!
- Ничего я не должен. Пусть тебя петухи охраняют. Или вороны, которые разговаривают.
- Прости, Конан! - взмолился тут Шелам, содрогаясь всем телом и снова роняя с глаз залитые воском и медом лепешки. - Со страху я лишнего наболтал... Не покидай меня, о тигр отваги и скала доблести, не дай проклятым разбойникам выбить мне зубы и отрезать пальцы!
- Ладно, не скули, - киммериец сменил наконец гнев на милость, - зубы у тебя гнилые, никто на них не позарится. А вот нам кое-что перепасть может. Думаю, Ахбар со своими шакалами вернется не с пустыми мешками. Вот тогда и поговорим.
И варвар снова уселся возле траурного алтаря и взялся за опустевшую на половину фляжку. 6. Стигийская магия
Страшные дела творятся ночью на погостах, это все знают. Возле костров на привалах, в душных караван-сараях и в уютном тепле домашнего очага, рассказчики пугают друг друга ледянящими кровь историями об оживших мертвецах, безголовых призраках и съеденных младенцах. И клянутся в их подлинности Белом, Деркэто, Эрликом и его пророком Таримом, Птеором, Ашторехом или Ястрибиным богом, - в зависимосте от того, под небом какой страны звучат эти рассказы - и вздрагивают потом во сне от жутких кашмаров, и вс акивают, и пьют вино, раку или настой перечной лианы, чтобы забыться, чтобы отпустило страшное...
Кумовья Кариб и Ассарх немало наслушались подобных историй, так что еще вчера никто из них и мысли бы не допустил отправиться ночью на шамашан. Однако, когда наследники судьи стали скликать в свидетели желающих присутствовать на таинстве, обещенном учеником стигийских магов, в душах почтенных торговцев началось настоящее ристалище: страх сощелся с любопытством и трезвым расчетом. Страх в конце концов уступил, хотя и затаился где-то в темных глубинах сознания, готовый вырваться на ружу при первом удо ном случае. И одолело его даже не столько любопытство, сколько расчет: кумовья смекнули, что те, кто окажется рядом с братьями в столь ответственный момент, смогут расчитывать на особое благоволение нового судьи.
В тайне Кариб и Ассарх ожидали, что Бехмет щедрыми посулами заставит свидетелей услышать то, что ему выгодно, но старший брат хранил молчание и как-то очень уж любовно поглядывал на таинственного Дарбара, с которым провел некоторое время в отдельной комнате, пока иные угощались за счет братьев вареным рисом с изюмом и аренджунским вином. Угощались славно, поминая почтенного Раббаса и желая его душе легкого полета на Серые Равнины.
Когда занялась третья свеча, желтобородый объявил, что время пришло, и наследники покойного в сопровождении слуг, десятка стражников и дюжины свидетелей отправились по лунной дороге на погребальный холм. Шли в молчании, освещая путь масляными фонарями: не смотря на щедрые возлияния, гнетушее чувство владело всеми.