— Анна, — вздохнул я. — Анна с блестящими как янтарь глазами и добрым сердцем, я тебя глубоко уважаю, но боюсь, ты во мне ошибаешься. Я не умею жонглировать. Я не умею кувыркаться. Я не стану потешать гостей и шутить, и ни за какие деньги во всём подлунном мире я не соглашусь надеть шутовской наряд.
— А ты обидчивый, тебе это известно?
— Просто как у каждой розы есть шипы, так и у каждого карлика должна быть какая-нибудь отличительная черта помимо его роста. — Я церемонно поцеловал ей руку, точно один из этих важных разодетых головорезов в камзолах с модными разрезами и с завитыми волосами, которые громко шутили и смеялись в толпе впереди высоких важных головорезов. — Возможно, вы согласитесь отужинать со мной нынче вечером? Я был бы бесконечно счастлив побыть в вашем прелестном обществе и за столом и в постели.
— Я уже договорилась на сегодня с торговцем рыбой, — с сожалением отвечала она. — Но я предпочла бы тебя — от тебя не несёт рыбой, и в постели ты не потеешь.
— Тогда как-нибудь в другой раз. — С Анной было хорошо в постели, и я изредка занимался с нею любовью, когда мне приходила охота отвлечься от общества моих книг. Анна была скорее приветливой, чем страстной, но нам, карликам, не приходится ждать страсти от женщин, чьё тело мы покупаем. Приветливость тоже неплохо, к тому же после совокупления она всегда тратила полчаса своего времени, чтобы помассировать мои недоразвитые ноги, пока напряжение не уходило из искривлённых мышц.
— Я не могу не взять с тебя денег, — сказала она, ложась ко мне в постель в самый первый раз, — Может, я и не красотка, но даже не очень-то пригожая девушка вроде меня не может делать это бесплатно, если ей приходится зарабатывать себе на жизнь.
— Бесплатно? — Я фыркнул. — Да за многие годы ты первая женщина, которая не требует заплатить мне вдвойне за то, что она переспала с уродом.
— Ты, конечно, маленький, — ответила она тогда, беря меня за подбородок и поворачивая лицом к свету, — но уродливым тебя не назовёшь. Ты, Леонелло, был бы красив, если бы так не хмурился.
Анна вытянула шею, чтобы увидеть, что скрывается за выстроившейся вдоль дороги толпой.
— Я слышу музыку — как ты думаешь, это свадебная процессия?
— Это вы у нас высокая, прекрасная госпожа. Вы и скажите.
Она протиснулась сквозь толпу, а я скользнул за нею, минуя все эти ноги, словно рыбка, пробирающаяся сквозь полный подводных течений Тибр.
— Новобрачная, новобрачная, — прошептал кто-то у меня над головой. — Я вижу её лошадь!
— Всё-таки это свадебная процессия, я так и знала, — наклонившись ко мне, радостно сказала Анна.
— Какая жалость. А я так надеялся увидеть танцующего кардинала.
— Я не могу понять и половины из того, что ты там говоришь. — Анна заправила за ухо выбившуюся из-под головного убора прядь потных волос. — Как ты думаешь, она пригожая? Я имею в виду новобрачную.
— Ха, это всего лишь молодая жена какого-то богатого юнца, — сказал, опережая меня, мужчина, возвышавшийся у меня за спиной. — Ставлю пять скудо, что она некрасивая и что лицо у неё изрыто оспой.
Я пробрался мимо Анны в передний ряд зевак, откуда мне будет хорошо видно продвижение новобрачной от дома отца в дом мужа. Богатые новобрачные обычно бросают в толпу монеты, если они не слишком робки, а я человек негордый и с удовольствием подберу с земли монету-другую. А поскольку я находился в непосредственной близости от мостовой, мне достанется львиная доля этих монеток — львиная доля для Леонелло, то есть маленького льва.
Облачённые в ливреи слуги рысью бежали мимо стоящих вдоль улицы толп, отталкивая собравшихся поглазеть в стороны, меж тем как свадебная процессия развёртывалась во всей красе. Впереди шёл отряд пажей, несущих сундуки с пожитками новобрачной — толпа оценивающе загудела при виде самого большого расписного сундука с приданым — большого, словно гроб, позолоченного и расписанного ликами святых. Да, эта новобрачная была богата. Ухмыляющиеся мальчишки бросали на мостовую цветы, музыканты не совсем в такт играли на лютнях...
— Вот она! — выдохнула Анна. — Пресвятая Дева, ты только посмотри на неё!
На украшенной венками из роз и лилий белой кобыле, спокойно шагающей, цокая подковами, ехала прекраснейшая из женщин.
— Матерь Божья! — Стоявший за мною мужчина присвистнул. — Ты потерял свои пять скудо! — сказал он, обращаясь к тому, кто поспорил, что новобрачная некрасива.
Как говорится, кошка может смотреть на короля — так же и карлик может смотреть на красивую женщину... Большинству мужчин пришлось бы отвернуться или ретироваться, если бы они вздумали, не скрываясь, глазеть на красавицу, — на них с угрозою посмотрел бы муж, или брат положил бы руку на рукоять кинжала, или сама красавица холодно взглянула бы на дерзкого, посмевшего пялиться на её красоту. Пристальный взгляд мужчины означает похоть — а порядочные римские женщины должны быть ограждены от похотливых желаний. Однако у карликов не бывает желаний, во всяком случае, тогда, когда речь идёт о красивых женщинах, поэтому никто не обращает внимания, если на порядочную красивую женщину таращится какой-то карлик. К тому же обыкновенно красивая женщина так задирает нос, что и не посмотрит вниз и просто не взглянет на меня. Я видел, как мужчины на противоположной стороне улицы снимают в знак приветствия шапки и преувеличенно кланяются, надеясь, что новобрачная их заметит, а я только скрестил на груди свои короткие руки и преспокойно взирал на неё.