Кроме того, феномены временами усиливались, отличаясь такой достоверностью и поразительной подлинностью, что их вид стал причиной внезапного обращения знаменитого неверующего, советника при Парламенте Бретани, приехавшего из своей провинции, чтобы потешиться над экзорцизмами: монахини, обращаясь по имени к господину Кериоле, сразу же потрясли его такими откровениями, что он замер в оцепении на пороге. Затем, проникнув в его самые сокровенные мысли, они «бросили» ему в лицо его прошлые грехи, последние остатки которых, как он полагал, были погребены в самых глубинах его сердца. Приехав в надежде вволю насмеяться, старый безбожник растрогался до слез: Луден стал его «дорогой на Дамаск», он исповедался и пообещал исправиться. Одним словом, дьявол обратил его к вере в Бога, причем так успешно, что, после сурового покаяния этот дворянин, открыто заявлявший, что он ни во что не верит, посвятил остаток своих дней самым экзальтированным аскетическим практикам.
Insidit in Scyllam, cupiens vitare Charybdim [222].
Однако одержимые, столь проницательные с господином Кериоле, упорно изобличали в лице кюре де Сен-Пьера волшебника, виновного в наведении порчи…
Тем временем Лобардемон, подручный кардинала, находился в Лудене и наблюдал за разрушением замка, слишком пригодного для того, чтобы служить убежищем протестантам в те смутные времена… Он позаботился сообщить Ришелье обо всех этих необычных событиях и даже отлучился в Париж, дабы убедить своего господина наказать виновников; вскоре он вернулся, наделенный неограниченными полномочиями и императивным мандатом для ареста и привлечения к суду Юрбена Грандье. Мало-помалу начался процесс; Лобардемон попросил помощи у нескольких соседних судей-бальи, старательно отобранных для оказания содействия в его работе; приговор, который он вынес, был заранее объявлен верховным, и обжалованию не подлежал.
Несчастный кюре де Сен-Пьер был заранее обречен. С самого начала он весьма необдуманно, с привычной откровенностью заявил о своей принадлежности к тем, кто изо всех сил противился сносу замка. С давних пор подозреваемый в связях с политическими вождями гугенотской партии, он сверх того— во время очень серьезных распрей с епископом — обратился непосредственно к королевскому правосудию, так, словно бы министр-кардинал не был всем и вся в государстве. Последний был тем более задет, что король, возможно, польщенный тем, что обратились к нему, счел своим долгом удовлетворить просьбу.
Почти в это же время кардинал де Сурди, архиепископ Бордо, со своей стороны, оправдав Юрбена, издал постановление о его окончательной реабилитации. Кюре де Сен-Пьер, немного тщеславный и хвастливый по натуре, не сумел сохранить в тайне свое намерение унизить своих врагов. Выйдя победителем одновременно перед гражданскими и религиозными властями, он позволил себе дерзкое возвращение в Луден в позе античного триумфатора, с лавровой веткой в руке.
Но и это еще не всё; похоже, бедняге Грандье доставляло истинное удовольствие совершать одну глупость за другой. Любимый проповедник и весьма популярный исповедник дам [223], он восстановил против себя урсулинок, наотрез и с высокомерным видом отказавшись от управления монастырем, который ему предложили. Своеобразным монастырем, как я уже сказал; нравы и образ жизни в нем были не очень-то поучительными. Урсулинки, возмущаясь поведением презрительного кюре, в конце концов, вызвали его в астрале и рассмотрели его. Он оказался, по словам сестер, опасным магом: являлся по ночам, при закрытых дверях и окнах, и большинство из них бесстыдно обвиняли самих себя в том, что они с тех пор ни в чем ему не отказывали. Так, галлюцинация, соединенная со злопамятством, побудила их к тому, чтобы предъявить бедняге Грандье обвинение в колдовстве, столь грозное в XVII столетии.
Безвыходное положение! Один лишь Лобардемон мог бы спасти кюре де Сен-Пьера; но этот комиссар с вероломным и, прежде всего, двуличным нравом был не из тех, кто упускает свою добычу.
Напрасно Грандье, считая процедуру незаконной, подавал апелляцию в Парламент: решение Государственного совета признало его жалобу недействительной. Напрасно честные и мужественные граждане направляли Людовику XIII ходатайства и протесты, подписанные именами самых уважаемых и почетных жителей города. Напрасно они разоблачали болезненный фанатизм урсулинок и пристрастность судей, которым было поручено расследование: Лобардемон принудил к молчанию сторонников Грандье и запугал весь город, обнародовав ряд королевских указов, подобных которым тот поистине никогда не видел.
Между тем обвиняемый подвергался в своей темнице последним притеснениям: у него не было даже кровати. Мы читаем, как в письме к матери он настойчиво просит кровать, поскольку, если тело не отдыхает(пишет он), дух изнемогает; он умоляет, чтобы ему доставили также Библию и св. Фому, для утешения.
Лишь 14 апреля 1634 года состоялась первая очная ставка Грандье с монахинями, беспощадно обвинявшими его в течение стольких месяцев: между тем как посредством непрерывных экзорцизмов, то публичных, то при закрытых дверях, которым их подвергали то всех вместе, то каждую по отдельности, духовенство пыталось обострить их недуг и усилить их отчаянное упрямство путем каждодневного повторения одних и тех же упражнений в фантастической клевете и набожных проклятиях.
Экзорцисты Барре и Миньон долгое время были главными вдохновителями этих небольших ежедневных скандалов, затем настала очередь капуцинов Лактанса и Транкиля.
Кюре де Сен-Пьеру показывали различные договоры и зелья, состоявшие из свернувшейся крови, обрезков ногтей, золы и других, неизвестных, веществ. Наконец, в довершение иронии, его заставили надеть епитрахиль и взять кропило, чтобы самому подвергнуть экзорцизму одержимых монахинь. Жанна де Бельсьель и ее подруги воспользовались этим для того, чтобы осыпать его самыми грубыми оскорблениями, — и когда ему взбрело в голову задать им вопрос по-гречески, дабы уличить дьявола, Лукавый ответил устами настоятельницы: «Ну и хитрец же ты! Ты прекрасно знаешь, что одно из условий договора, заключенного между тобой и нами, состоит в том, чтобы не отвечать по-гречески!»Все эти так называемые потусторонние разоблачения считались достоверными фактами, несмотря на весьма странные перерывы в ясновидящем состоянии пациенток, поскольку было признано, что Дьявол не в силах противостоять авторитету Церкви.
Забавная деталь, водевильная черта в этой мрачной драме: Лобардемон признавал с закрытыми глазами, принимая на веру утверждения экзорцистов, непреложную правдивость демонов, прошедших соответствующие ритуалы. И случилось так, что один из них открыто заявил устами монахини, подвергнутой надлежащему экзорцизму, что господин Лобардемон — рогоносец.Последний не имел обыкновения перечитывать протокол и, ничтоже сумняшеся, важно подписался внизу страницы, добавив своей рукой: Удостоверяю, что это — правда.Этот бурлескный, но подлинный документ, где судья ручается в своем супружеском позоре, фигурирует в досье по этому делу (см. рукопись № 7618 Французского фонда).
Но не будем вдаваться во все эти детали. Достаточно сказать, что экзорцисты вызывали такой безудержный смех, что Лобардемону пришлось огласить указ, еще более невероятный, нежели предыдущие: он грозил серьезными преследованиями [224]всякому, кто участвовал в порицании или высмеивании монахинь и святых отцов… Таким образом, были приняты все меры предосторожности, для того чтобы и те, и другие могли спокойно вызывать ненависть или смех.
222
«Пытаясь избежать Харибды, угодил в Сциллу» (лат.). Латинский стих, часто приписываемый Горацию или Вергилию. На самом деле принадлежит Готье из Лилля по прозвищу Шатильон, жившему в XV веке. Он автор поэмы в 10 песнях под названием «Александреида». Речь идет о 301-м стихе 5-й книги, где поэт обращается к Данию, который, убегая от Александра, попал в руки Бесса:
«Царь, который должен погибнуть, куда устремляешься ты в своем бесполезном бегстве? Увы, несчастный, ты не ведаешь, от кого тебе следует бежать. Чтобы избавиться от одного врага, ты бросаешься под удары другого, дабы избежать Харибды, ты попадаешь в Сциллу» (лат.).
223
У Юрбена Грандье была возлюбленная, которую он нежно любил. Из-за этой юной девушки по имени Мадлен де Бру он написал свой трактат против целибата священников. Мадлен обманули; судьи не скупились на посулы и угрозы, чтобы добиться от нее каких-либо разоблачений. Но эта мужественная девушка черпала в своей любви стойкость, необходимую для того, чтобы победоносно выйти из всех этих ловушек. Она скорее позволила бы четвертовать себя, чем сказала бы хоть слово, которое могло скомпрометировать кюре де Сен-Пьера. Судьям пришлось отказаться от стремления выудить у нее хоть что-нибудь.
224
«…Десять тысяч ливров штрафа и другая, еще большая сумма и телесное наказание, в случае необходимости…» (Из текста Указа.)