Керм вдруг вспомнил, как Ба огрела генерала по затылку меховой обувью за сравнение девки из Весёлогo дoма с очень страшной лошадью,и еле сдерҗал улыбку. Тогда ошалевшему генералу пришлось извиняться перед Ба сразу за две ошибки и учесть, что:
1. Никогда не следует говорить даже о самой безобразной женщине, что она некрасива! Женщина может отомстить – раз, «мои мальчики так не выражаются», - два.
2. «Никогда не обижать лошадок, потому что все животные прекрасны! Нашёл с кем сравнить прекрасное создание, эта ж баба страшная что ужас!»
По мнению Ба, рассуждать о внешности женщин может только другая женщина. И точка.
– Ешь. – Морщинистая рука подвинула ему блюдо с пирожками – румяными, ароматными. В животе тут же заурчало, напоминая о пропущенном ужине. Ну да, он заменил кусок жареного мяса Жанной. В принципе, разница небольшая, но от еды всё же был толк, - голод он притуплял.
Керм взял пирожок, откусил побольше и запил сладким горячим чаем. Блаженство! Чистое блаженство!
— Не обижайся. - С набитым ртом попросил ищейка.
Скалка замерла в воздухе и почти сразу с силой опустилась на новую порцию теста. Керм смотрел, как расплющивается податливый шарик под нажимом деревянного валика и думал о том, что знает, кого Ба представляет сейчас на месте этого куска теста. Его!
– Сам дурак. — Наконец откликнулась она.
– Я повел себя некрасиво. Согласен. Учту.
– Перед девчонкой телесами трясти, – эко чего удумал, негодник… – Бурчала старушка. Но уже беззлобно, скорее, нравоучительно.
– Я случайно.
Скалка впечаталась в стол, приплющивая тесто.
– Вот еще раз, Керм! Еще раз такое себе позволишь… И я… – Скалка взвилась в воздух и замерла у носа ищейки. - Понял?
– Понял.
– И с Весёлым домом завязывай. Подумай о том, что опосля твоих приключений,твои вещи стираю я. Или сам стирай, ежели орясину свою в штанах держать не умеешь!
– Да понял.
– Что-то сомневаюсь я сейчас!
Керм вдруг нахмурился. Отодвинул чай и полупустую тарелку пирожков. По загривку пробежал холодок, - будь там шерсть, встала бы дыбом. Старушка на него даже не взглянула, только скалку сильнее сжала: допетрил, наконец,тугодум рыжий!
Ищейка поднялся со стула и вышел в коридор. Принюхался. И впервые за прошедшие сутки пожалел, что сoрвался и наелся пирожков : ароматы смазывались, запахи терялись. Он был бесполезен для неё прямо здесь и сейчас!
– Керм?
– Я понял, я же сказал! – Недовольно рыкнул ищейка.
Он должен был сообразить сразу, как только она заговорила, расслышать в её голосе узнаваемые скрипучие нотки! Или потом, как только зашёл на кухню! Потому что Ба появлялась только по двум причинам: она была очень зла – во-первых,и в доме посторонний – во-вторых.
Керм снова принюхался : канифоль, аромат выпечки, металла от сваленного в кучу барахла и… Ищейка замер посередине коридора, медленно вдохнул, закрыл глаза, сортируя ароматы…. Вот oн, чужой запах. Εле уловимый, но такой знакомый. Прямиком из детства. Но не распознаешь вот так сразу, не вытащишь из памяти.
Керм взял след, осторожно сделал шаг вперед. Не потерять бы, не упустить.
Еще шаг. Зайти в кабинет.
Странно. Он же только недавно здесь был и ничего не учуял. Как он умудрился проворонить чужака?
След привел его к столу. Затем к серебряному подносу с ажурными бортами. К чашке с кофе. Чуть тёплого кофе. К аромату которого примешивался тот самый запах. И ведь не вспомнишь что за запах-то! В памяти всплывают обрывками только смех, радость и тот самый армат.
Не понял сейчас?!
– Ба?!
– Чего орёшь, оголтелый? – Донеслось из кухни.
А голос-то дрожит! Волнуется, значит. За него или просто за компанию?