К вечеру новость обсуждали во всех уголках Таркшина. Ландольфа узнали, удивлялись: не столько тому, что родил, сколько скрытности – надо же, а ведь они с Ортлейхом даже за руки никогда не держались. Немедленно нашелся какой-то свидетель, уверявший, что он видел, как Ортлейх с Ландольфом десять лет назад миловались на бережку ясконской речки, неподалеку от драконьего научно-исследовательского центра, но ему никто не поверил.
Насту обилие разговоров, шума и выкриков не понравилось. Вечерняя прогулка скомкалась. Наст уперся, потянул Бесника домой. За ужином категорически отказался от предложенных дополнений к каше, и смягчился только под теплым душем. Бесник стоически выдержал помывку, удерживаясь от самоудовлетворения и греховных поползновений. Наст, по сложившейся традиции, вытерся и ушел в спальню первым. Постоял возле камина, и, неожиданно, улегся на кровать поверх покрывала, не снимая халата. Бесник привалился к дверному косяку, застыл – изменение стандартной программы вызвало любопытство и настороженность одновременно.
Наст вытянулся, повел лопатками. Прикоснулся к границе изморози под правой ключицей. Тронул сосок, спустился ниже, проверяя ребра. Пальцы неторопливо скользили по коже, приподнимая ткань халата. Закрытые глаза не позволяли понять, растаял ли хоть один осколок синего льда. Бесник погрузился в наблюдение и не сразу заметил, что повторяет чужие движения: гладит свой живот, прослеживает дорожку волос, спускающуюся к паху, касается члена. Наст изучал себя, обводя головку пальцем, подбадривая возбуждение осторожной лаской. Пришлось зажмуриться: нестерпимо захотелось встать коленями на кровать, приникнуть, вылизать, оставляя мокрые следы на теле. Бесник не открывал глаз, пока не кончил – под учащающееся дыхание Наста. А когда открыл, застонал, жадно запоминая изгиб выгнувшейся спины, завершающее движение ладони, стекающее в кулак семя.
«Кажется, я влип глубже, чем по уши».
Драконы праздновали рождение очередного королевского внука, в прессе и по телевидению обсуждалось удивительное известие – наследник престола Фарберт решил отметить свой день рождения в одном из самых дорогих ресторанов Самина, возжелав посетить страну, где появился на свет. В Таркшине новости особого интереса не вызвали, вайзы и не-вайзы славили милость Ин-Нара, избавившего их от ноябрьских големов, шепотом вспоминали год, когда армия из глины ожила в декабре, молились, готовились к празднованию Тnax-il lejl tan-nar – Дюжине ночей огня. Бесник напоминал себе, что надо бы не грешить и начать поститься, но проснувшийся аппетит Наста губил благие намерения на корню.
Синий лед подтаял. Наст съел кусок мяса с тарелки, разделив трапезу с Бесником. После этого они усаживались за стол бок о бок, открывали неизменную кашу, и ели консервы и стряпню вперемешку, сталкиваясь вилками и ложками. В кровати тоже наметилось потепление – навязанное Бесником. Он поддался искушению. Пользуясь тем, что Наст всегда закрывает глаза, подобрался и проследил языком линию, очерченную пальцами. Вобрал головку в рот, помог кончить, распробовал семя, а сам излился на бедро Наста. После слепых ласк они дружно укладывались спать – Наст позволял ложиться на свое плечо, а Бесник этим беззастенчиво пользовался.
Тnax-il lejl tan-nar начинали праздновать за неделю до Йоля. На дверях появлялись венки из соломы, перевязанные алыми лентами и сухофруктами. Огонь в домашнем очаге подкармливали сушеными яблоками и хурмой, чтобы подсластить ежегодную смерть и день рождения. В Йоль в пламя швыряли горсти сырых семечек, тыквенных и подсолнечных, открывали двери на улицу, выпуская треск накопившихся обид. День смерти огня – jum tal-mewt tan-nar – ныне прочно связывался с поражением в войне. Король-линдворм сумел взломать стены Самина, открывая путь человеческим войскам и драконам, а в ночь смерти огня добрался до главного Огненного храма и обрушил подземные своды, похоронив под ними цвет нации, гордившийся пламенем в крови.
Бесник всегда зажигал лампаду, поминая двоюродного прадеда Дейнека, сгинувшего в мешанине зелени и храмового камня. Понимал, что если бы был рожден в те времена, вышел бы на защиту столицы без раздумий. Возможно, возложил бы жизнь и магию на алтарь вызова Огненного Вихря, встав плечом к плечу с дедом Кармином – в двадцатую годовщину поражения и победы. Сейчас, в нынешней жизни, отделенной от войны без малого веком, Бесник проводил ночь смерти огня в молении, искренне желая мира своей истерзанной магией земле. Мира и благоденствия, с чистым огнем в очагах и храмовых чашах.
Lejl tal-mewt tan-nar – ночь смерти огня – собирала прихожан на черную всенощную. В храме тушили прошлогоднее пламя, оставляя одну-единственную лампаду. Вайзы несли пропитанные болотной водой и кровью гнилушки, освещая проходы рдеющими угольками. Ночь скорби, ночь смерти, мольба о мире и рождении.
В последние годы Бесник выстаивал всенощную в храме, встречал солнце и għeluq ta ‘nar – день рождения огня – на ступенях, ожидая милости, схождения чистого пламени. Ин-Нар баловал не каждый год, иногда посылал чахлый огонек в пригоршню, но и этого хватало, чтобы освежить дежурную лампаду и разжечь круг, ограждая алтарь от сил скверны. В этом году пришлось изменить сложившуюся традицию. На всенощную чужаки не допускались. На схождение огня приезжали посмотреть и люди, и драконы, но все терпеливо ждали чуда у ступеней храма. Вести Наста на службу – плюнуть в лицо жрецам и храмовым устоям. Оставить без присмотра – известись от беспокойства и не вознести ни одной искренней молитвы, потому что тревога душу к тьме тянет.
Бесник официально известил главного жреца, что явится только на утреннюю молитву в честь għeluq ta ‘nar, выслушал сообщение «драконы уведомили, что прибудут к схождению огня, уповая посмотреть на божественную милость». Пожал плечами, буркнул: «Пусть уповают».
Он подготовился, учитывая обычаи: сварил сладкую кашу с изюмом, в восемь вечера выключил свет и положил в камин последнее полено, позволяя огню уйти на покой. Выудил расстроенную Касси из горячей золы, отдал Насту, недоуменно оглядывающему темную комнату. Скрипнул шкафчик, открылось потайное отделение. Бесник вытащил гнилушку, сотворенную и припрятанную пару лет назад. Ладно-ладно, на одной крови и воде не горело, надо было добавить немножко зелья. Формально запрещенного. Фактически – изготавливающегося сотнями литров каждый год.
Легкая пористая древесина едва не раскрошилась в руках. Потеплела, зарделась – сначала неохотно, потом все ярче и ярче. Бесник положил ее на заранее поставленное блюдце на каминной полке. Тихо сказал Насту:
– Сегодня – так.
Он растянулся на кровати, впитывая темноту и тишину. Под веками заплясало пламя: первый сноп искр, породивший Касси; огненная удавка, обезглавившая упыря, проредившего население трех хуторов; плеть-девятихвостка, четвертующая выползней. И – обвалом, злой угрозой – взбесившийся огненный голем, не пожелавший драться с глиняными собратьями и атаковавший своего создателя. Огненная ладонь тянулась к Беснику, тишина свидетельствовала: драконы не пришли, Ортлейх не остановит воплощение Nar tan-nirien морозным выдохом. Жар… смерть.
Из кошмара его выдернуло осторожное прикосновение. Наст провел пальцем по носу, очертил сначала верхнюю губу, потом нижнюю. Приподнялся на локте, неловко ткнулся губами в щеку. Бесник повернулся, ответил на поцелуй, отгоняя призрак Лесного Пожара. Язык встретился с языком, познакомился – влажно, робко, без напора и бесцеремонности. Целовались долго и неторопливо, постепенно разгорячаясь. Так разгораются сырые поленья, дающие едкий дым: медленно, неотвратимо.
Касси сбежала на каминную полку, шорохом осуждая забавы, заменяющие хозяину молитву и пост. Бесник не чувствовал раскаяния – Ин-Нар, согрешивший с Ветром, поймет и простит блудного сына. А если проклянет, хоть кусочек счастья урвать напоследок. Говорят, что нельзя ждать схождения огня, если тебя сжигает неутоленное желание.