Не бойся, родная. Не бойся.
Я слышу голос супруга, и воцаряется блаженная тишина.
***
Ты готов отказаться?
Аларик пристально смотрит в мое лицо.
Отказаться?
От того, чтобы забирать силу у мертвых сейчас.
Кто-то другой мог бы ответить мне: я отказываюсь от этой силы. Или — я отказываюсь от тебя. Ведь ты столь самоуверенна. Но мой супруг не был бы собой, поступи он столь предсказуемо.
Согласен. Я не стану ее забирать. Я отдам ее тебе.
Венец на голове стал тяжелее. Мои коготки, что я ощутила тогда, на церемонии нашего бракосочетания — еще острее.
Я не боюсь. Я не знаю, что такое страх. Я забыла его лицо.
Когда мы спускались по деревянным ступеням, я едва ли не первый раз в жизни порадовалась тому, что высока — выпрямившись во весь рост, довольно успешно можно было играть в спокойствие перед всеми итилири, что наблюдали за мной. Они должны видеть перед собой достойную быть их правительницей.
— С тобой все хорошо, милая?
Мы вернулись уже во дворец, и родители зашли в наши комнаты — удостовериться, что я в порядке.
— Честно говоря, не знаю.
Я склонила голову на плечо отца.
— Вряд ли.
Сэр Томас погладил меня по волосам и вздохнул.
— Ты должна все серьезно обдумать. Возможно, тебе стоит оставить Аларика и уйти из Феантари. Мы поддержим любое твое решение.
— Благодарю, — я сжала руки матушки и отца, что сидели по сторонам от меня. — Сейчас мне необходима горячая ванна. А затем уж решим что-то.
— Конечно.
Я не хотела видеть камеристок, потому приготовила ванну для себя сама.
Розовое масло, несколько глотков розового вина, свечи в высоких золотых канделябрах — прекрасно. Очень расслабляет. Я смотрела на небо сквозь высокое окно. Оно было столь же тусклым, молочно-слепым, как и во время…
— Ты можешь убить меня, если тебе так станет легче пережить то, что произошло.
Аларик, скрестив ноги, садится на пушистый ковер у мраморной ванны.
— Они сыты? Твой народ?
Я опускаю руку и касаюсь щеки моего принца.
— Эта энергия вкусна для них? Для Хаана?
Супруг кивает молча, подтверждая мои слова. Да.
— Тебе не стоило отдавать мне эту силу. Ты же знаешь, она… чужда мне.
Аларик поднимает голову, и я почти испугана тем, что вижу на его лице: жестокую, темную радость.
— Зато она может помочь тебе защитить себя — если меня не будет рядом.
Я улыбаюсь и делаю еще глоток вина.
— То есть, ты все же намерен погибнуть, совершая великие дела?
— Было бы прекрасно. Но даже в этом случае я обязан позаботиться о тебе, — дроу коснулся поцелуем моей ладони.
Он не лжет мне. Он ведь не глупец.
— Это все слишком тяжело для меня. Видеть это. Понимаешь?
— Драгоценная моя. Сегодня и твои близкие, и мои возвратятся в свои дома, а мы — отправимся смотреть на тот дом, где предстоит жить нам. Здесь воцарится спокойствие. И все будет хорошо.
Аларик прислонился спиной к ванной и откинул голову на бортик.
— Я очень хочу немного покоя. Как и ты.
Главное слово здесь — немного. Он таков, какой он есть. Суть не изменить.
Я поворачиваюсь так, что наши головы соприкасаются, и говорю:
— Даже если и неспокойно — я не оставлю тебя. Произнести клятвы было моим выбором.
— О, так тебя останавливают лишь клятвы? — вкрадчиво спрашивает мой возлюбленный.
— Возможно.
— Моя женщина так коварна.
— Не говори даже. Между прочим, ты раньше мог бы рассказать мне, что приготовил дом для нас.
Я делаю еще глоток. Аларик поворачивается еще и кладет руку на мой висок. Я понимаю, чего он хочет. Немного наклонившись, приникаю к нему, и в поцелуе он пьет вино из моих губ.
— Это должен был быть подарок. Но я хочу, чтобы мы вместе выбирали убранство.
Мой принц поднялся на ноги и еще раз поцеловал меня.
— Я принесу нам подкрепиться.
***
Прежде чем надеть простое домашнее платье в синюю клетку, я поднесла свою руку к лицу. Кожа будто пахнет еще сладким тлением смерти.
Нет, глупости. Только розовым маслом едва уловимо. Вздохнув, я нанесла на шею и на запястья несколько капель духов с ароматом бергамота и ветивера. Так лучше.
Неслучайно, что именно королева привела в исполнение столь жуткую казнь, думала я, собирая волосы в косу. Мне ли не знать о коварстве женской магии. Вот только Мирабелла — совершенно очевидно — воспринимала свои темные способности не как нечто, что должно быть опутано цепями жестокого самоконтроля, а как инструмент. В данном случае инструмент защиты своего народа.