Повеял вечерний бриз, шелестя тростником и перемешивая листья. Тихие звуки смешивались с негромким шумом, которого нам не удавалось избежать. Но мало что было слышно, поскольку Абдулла, несмотря на свои размеры, скользил по стене и поверх неё, как тень, о которой я упоминала. Он задержался, чтобы поднять меня. Как только я добралась до вершины, мы без задержки подкрались к зданию. Оно было небольшим – вроде конуры для собаки или какого-то другого зверя. Абдулла помог мне залезть и последовал за мной на крышу.
Внизу находился охранник. Хотя мы передвигались очень тихо, но что-то, очевидно, заставило его насторожиться; я услышала бормотание и шелест ткани, когда он поднимался, а затем – мягкий топот босых ног. Мы спрятались за низким парапетом и затаили дыхание. Он обошёл здание по периметру, но особенно не приглядывался и не поднимал головы; люди редко смотрят вверх, когда что-то ищут. Наконец он успокоился и зажёг сигарету. Дым поднялся тонким серым завитком, колеблющимся на ветру, как извивающаяся змея. И только тогда мы осмелились подползти к чердачному окну. Его закрывала ржавая решётка, чьи перекладины находились так близко друг к другу, что в промежутки едва можно было вставить палец.
Я даже не пытаюсь описывать свои ощущения. Величайший из литературных гигантов не смог бы передать всю их силу. Я прижалась лицом к ржавой металлической поверхности решётки.
Внутри было не совсем темно. Имелось ещё одно отверстие – узкая щель над дверью в стене напротив нас. Через него проходило достаточно света, чтобы я увидела внутренность вонючего логова. Стены были голыми и без окон, пол – утрамбованной землёй. Ни покрывала, ни ковра, только какой-то плоский квадрат – возможно, циновка. Мебель состояла из стола, заставленного кувшинами, горшками и другими предметами, назначения которых я не могла определить, одного стула – довольно неуместного в этой обстановке, поскольку он представлял из себя удобное кресло в европейском стиле, обтянутое красным плюшем – и низкой кровати. На ней неподвижно лежал мужчина.
Лицо Абдуллы было так близко к моему, что я почувствовала, как его дыхание обжигает мою щёку. Затем заходящее солнце протянуло золотую руку через зазор над дверью, освещая комнату. Мне не нужен был свет, чтобы узнать ЕГО. Я узнала бы эти черты, ощутила бы его присутствие в самую тёмную ночь. Но если бы у меня не перехватило дыхание, я бы не смогла сдержать крик, увидев знакомое лицо – знакомое, но так ужасно изменившееся.
Борода, истреблённая по моему указу, вернулась, размыв твёрдые линии челюсти и подбородка, покрыв зарослями щёки. Закрытые глаза запали, скулы выдавались вперёд, будто брусья. Открытая рубашка обнажала горло и грудь.
Воспоминания о другом времени, другом месте, нахлынули с такой силой, что у меня закружилась голова. Вот ТАК насмешливое Провидение ответило на мою молчаливую мольбу о возвращении в то неповторимое прошлое, когда мы с Эмерсоном были всем друг для друга – до Рамзеса? Именно таким я увидела его в тот незабываемый день, войдя в амарнскую гробницу и обнаружив его в бреду и лихорадке. Я сражалась со смертью, чтобы спасти его, и тогда победила. Но сейчас... он лежал так неподвижно, его заострившееся неподвижное лицо напоминало пожелтевший воск. Только такой любящий взгляд, как мой собственный, мог заметить почти незаметные вздымание и опускание его груди. Как же им удалось довести столь сильного человека до подобного состояния всего за несколько дней?
Отблеск смерти, отразившийся от предмета на столе, дал мне ответ. Это была игла для инъекций.
То, что я обнаружила дальше, лишь усилило мой ужас. Я видела, что руки Эмерсона вытянуты над головой в застывшем, неестественном положении. Теперь я поняла, почему. Тянувшаяся от наручников на запястьях цепь была перекинута петлёй через решётку изголовья узкой кровати.
Я не в силах объяснить, почему именно эта деталь так сильно повлияла на меня. Вполне разумная предосторожность: ведь любой, намеревавшийся оставить Эмерсона там, где сам Эмерсон не желал оставаться, был бы попросту глуп, если бы пренебрёг подобными ограничениями. Тем не менее, это сильно меня расстроило, и, возможно, сила моего возмущения объясняет, что случилось дальше.
Я смутно разбирала голоса у дверей. К охраннику присоединился ещё один человек, они громко разговаривали и, очевидно, рассказывали непристойные истории, потому что беседа сопровождалась хриплым смехом. Внезапно звуки исчезли, будто заглушённые жужжанием насекомых. Чёрное облако окутало меня, в ушах яростно зазвенело…
Придя в себя, я увидела встревоженное лицо Абдуллы, чуть ли не касавшееся моего. Одной рукой он зажимал мне рот.