Я порылся в куче визиток и вскоре нашел кусочек картона с виньеткой. Изящной вязью золотилась надпись: «Оленецкий Вадим Эдуардович, художественный салон и антиквариат». Почти как у Маяковского: «Товарищу Нетте, пароходу и человеку».
Кстати, о Нетто: был и другой Нетто – замечательный советский футболист Игорь Нетто, кумир спартаковских болельщиков. Интересно, о нем кто-нибудь еще помнит?
Глава 4
Не откладывая дело в долгий ящик, я созвонился с Оленецким и договорился о встрече. Бизнесмен от искусства припомнил меня и даже выразил некоторую заинтересованность моим звонком. На самом деле он хотел получить «на халяву» авторский экземпляр моего последнего романа, с автографом. Сам он явно книжек не читал, но собирался угодить супруге, почитательнице моего таланта.
Господи, благослови читающих женщин!
* * *На следующее утро я вошел в дверь художественного салона Оленецкого. Помимо действительно старинных вещей и картин, в салоне имелась и утеха для любителей ширпотреба: отдел, торговавший разным псевдохудожественным китчем и даже настенными календарями. Чистое искусство теперь найдешь разве что в Третьяковке!
Оленецкий радушно принял меня, угостил неплохим кофе с коньяком «Хеннесси ВС». Поставил мой очередной покетбук с автографом на полку, и я приступил к делу. Вкратце пересказал ему историю с поджогом дома Артема и поделился своими соображениями:
– Вроде бы кража копии полотна известного мастера лишена смысла: одна рама стоила дороже, чем холст. Тем не менее раму бросили. Поэтому возникло подозрение: а не был ли это на самом деле подлинник, долгое время выдававшийся за копию? Как вы полагаете, Виктор Эдуардович?
– У хозяина дома или предыдущего владельца этой, с позволения сказать, «коллекции» прежде возникало какое-либо подозрение на этот счет? – спросил Оленецкий.
– Насколько я знаю, у него и мысли подобной не было, – убежденно заявил я.
– В таком случае не имело никакого смысла идти на поджог, – веско заметил Оленецкий. – Ценным полотном может заинтересоваться только солидный человек, а не какой-нибудь барыга, скупающий краденые «брюлики и ржавье». Ценное полотно – это прежде всего капиталовложение для легально нажитых денег, к тому же все известные коллекционеры стремятся блюсти свою репутацию – для них она дороже денег. Ну, представьте себе ситуацию: я узнал, что на даче у какого-то лоха висит ценное произведение искусства. Неужели я устрою поджог и похищение?! Сам я на кражу не пойду, придется нанимать людей, причем не случайных проходимцев, а профессионалов. А общие дела с уголовниками всегда боком выходят! Тем более что им все равно придется платить – а ведь уголовники по ходу дела вполне могут поднять цену за свои услуги. Так не проще ли сразу заплатить самому владельцу?
– Да, но владелец может задуматься: с чего это вдруг такой интерес к дешевеньким ремесленным поделкам? – возразил я.
– Уверяю вас: всегда можно найти способ, чтобы усыпить любые подозрения, – с улыбкой превосходства заявил Оленецкий. – Скажем, отпечатать рекламные листки, в которых некая частная киностудия сообщает о том, что якобы срочно нужен реквизит для съемок художественного фильма. А в перечне реквизита указано: «старые копии картин известных мастеров». И бросают эти листки в почтовые ящики дома, где живет владелец интересующего нас полотна. Если вдруг не сработает этот вариант, то можно действовать в том же ключе по другим каналам. В конце концов «объект» неизбежно клюнет на очередную приманку, а дальше – дело техники! Но устраивать поджог, по одному факту которого возбудят уголовное дело, – нет, это уж какой-то совсем экстремальный случай!
– Спасибо за консультацию, Вадим Эдуардович, – поблагодарил я, поднимаясь с кресла. – Отдельное спасибо за кофе и коньяк.
– Ну что вы, Мечислав Мстиславович! – радушно улыбнулся Оленецкий. – Всегда рад вас видеть, весьма признателен за книгу с вашим автографом. Творческих успехов вам! Кстати: копию какого полотна, как вы считаете, украли?
– Я даже и не знаю! – притворился я. – Просто подумалось: раз украли, значит, ценное.
Почему я не сказал Оленецкому о Жероме? Не знаю. Но уже через пять минут я обрадовался, что не сообщил ему, о каком именно полотне идет речь.
* * *На выходе я ошибся дверью и вместо того, чтобы вернуться в торговый зал, вдруг попал в складское помещение. Там, в полутемном зале без окон, слабо освещенном парой неоновых плафонов, рабочие обтягивали бумагой картину в раме.
– Извините, а как на улицу попасть? – спросил я у работяг.
– Да здесь и выйди, через дверь, – бросил мне один из рабочих, даже не глядя в мою сторону. Толстая бумага топорщилась, и рабочие пытались прихватить ее скотчем. Я заметил полуоткрытую дверь в торце зала, через которую задувал холодный ветерок с улицы, и хотел поблагодарить рабочего за подсказку. Но слова благодарности застряли у меня в горле: до меня вдруг дошло, что изображено на картине, которую они упаковывали. И почему я понял это, только когда полотно уже скрылось под бумагой?
Они заворачивали картину Жерома «Переход Ганнибала через Альпы»!
* * *Рабочие, не обращая на меня внимания, понесли картину к выходу. Когда они скрылись за дверью, я наконец-то вышел из ступора и бросился за ними. Во дворе рабочие погрузили картину в фургончик «Газель» и залезли в кузов. «Газель» неторопливо тронулась в сторону арки.
За моей спиной хлопнула дверь склада, щелкнул засов, запиравший ее изнутри. Путь обратно был отрезан. Я воспринял это как сигнал к действию. Я стремительно метнулся к арке и выскочил на улицу, опередив «Газель». Пока фургончик неторопливо выбирался на улицу, дожидаясь возможности встроиться в плотный поток машин, я успел поймать древнюю «шестерку» с водителем типично кавказской внешности.
– Давай за этой «Газелью»! – выпалил я, указывая на фургон.
– Вай! – испугался кавказец. – Ты милиция, что ли?!
– Не бойся, заплачу! – успокоил я его. – Главное, «Газель» не потеряй. Вдвое плачу!
Я достал из кармана магическую бумажку с видом Ярославля и потряс ею перед носом у водителя. Тот сразу успокоился и заулыбался.
– Не беспокойся, дорогой! От меня никто не уйдет! – заверил он, пристраиваясь за «Газелью».
* * *«Газель» остановилась в одном из переулков недалеко от Тверской, возле подъезда дома в стиле модерн начала ХХ века. Рабочие принялись выгружать большую, завернутую в бумагу картину: похоже, ту самую! Я расплатился с водителем-бомбилой и направился к подъезду. Я видел, что в фургоне остались еще какие-то предметы, поэтому забеспокоился: а если это не та картина? Но волновался я недолго: выгружая обтянутый бумагой прямоугольник, рабочие неловко задели кромку дверцы, бумага на углу порвалась, и я увидел фрагмент полотна, сантиметров тридцать на сорок. Этого хватило, чтобы убедиться: выгружают ту самую картину.
– Твою мать!.. – выругался один из рабочих и прикрикнул на напарника: – Осторожнее, Серега! Картину повредим – из зарплаты вычтут!
Его замечание меня позабавило: ага, да вам обоим лет сто придется расплачиваться!
Серега что-то проворчал в ответ и нажал кнопку домофона. В ответ на вопрос, донесшийся из динамика, он буркнул:
– Картину привезли, открывай!
Запищал зуммер, Серега открыл дверь, и они с напарником принялись затаскивать картину в подъезд. «Доводчик» пытался закрыть дверь, и я ее придержал.
– Давайте, ребята, я держу! – сказал я работягам. Итак, в подъезд я успешно проник, но тут же обнаружил, что в подъезде за стеклянной перегородкой сидит охранник. Как же мне пройти мимо него?
Весьма своевременно я заметил, что рабочие рискуют задеть углом картины за стену, и придержал верхний край рамы. Решение пришло само собой: мы так и миновали будку с охранником, втроем держась за одну картину. Дойдя до лифта, я спросил, изображая озабоченность:
– А в лифт эта штука, пожалуй, не войдет. Как дальше понесете?
– Да ничего, нам на второй этаж, – сказал Серега и поблагодарил меня за помощь.