В физической силе я никогда не мог сравниться с братом, к тому же мне просто не нравилось всё то, что составляло смысл его жизни. Хотя в глубине моей души всегда скрывалась затаённая боль — осознание того, что отец отрёкся от меня, — я находил утешение в другом. Я ухаживал за нашим скотом, следил за полями водорослей, охотно ездил на рынок. И всё же в глазах моего отца я не заслуживал того, чтобы носить его имя. Правда, я действительно был мечтателем. Я хотел творить красоту так, как Кура, — но единственная вырубленная мною из камня неуклюжая фигура кота–хранителя оказалась далеко не шедевром, хотя я упрямо водрузил её у своих дверей, как отец с братом — «боевые» штандарты у своих.
Итак, третьего не дано, я был слугой и достойно нёс эту ношу, стараясь быть хорошим слугой. Именно поэтому я ответил моей сестре, как отвечает слуга.
— Тебя ждут, — сестра слегка отстранилась, словно подчёркивая: она заняла мою сторону только потому, что этого требовала справедливость, и мы должны вернуться к тем отношениям, которые существовали раньше. — Сипура достигла зрелости. Настало время для праздника избрания. Барабаны уже разносят весть о празднике другим кланам, а сделать нужно ещё очень много.
Каликку захихикал.
— А ты ей не завидуешь, Кура? Праздник, столько ухажёров?.. — брату, наверное, казалось, что его голос хлещет, как плётка.
Сестра рассмеялась в ответ, но её смех прозвучал гораздо искреннее.
— Нет, не завидую.
Бросив поводья на шею вышколенного животного, она подняла руки, повернув их ладонями вверх.
— Вот что даёт моей жизни значение. То, что могут эти руки. И во мне нет зависти к Сипуре.
Итак, я вернулся домой в разгар хлопот. Не все наши женщины созданы для брака. Иные никогда не достигают зрелости. Не знаю, многие ли из них сожалеют об этом. Одно я знал точно — Сипура не упустит своего, если уж ей выпал такой случай. Случай оказаться в центре праздника, в центре всеобщего внимания на целую неделю, а то и больше, до тех пор, пока она не назовёт своего избранника.
В тот день я так и не выспался. Пришлось побегать — проверить, достаточно ли припасов, отправить одного слугу за тем, приказать другому это. Медальон с котом я больше не надевал, чтобы избежать ненужных пересудов. Я снял его и спрятал в небольшой ларец, в котором держал несколько по–настоящему дорогих мне вещей.
И к моему немалому удивлению, Мяу, вместо того, чтобы, как обычно, ходить повсюду за мной по пятам, уселась караулить ларец. Так она там и просидела почти всё время, пока мы готовились к приёму гостей.
Силура выбрала себе украшения из запасов сестры: золотое ожерелье, украшенное рубиновыми головками котти, эмалевые браслеты и пояс из дымчатого агата. Самые лучшие — она всегда была жадной. Специально сшитые новые платья были под стать украшениям.
Я почти не видел сестру, кроме того момента, когда, согласно обычаю, принёс ей свои поздравления. Она приняла их, как должное, с самодовольной миной.
Потом стали прибывать гости, целыми семьями, и просто компании молодых кавалеров, готовых показать себя и свои умения. Кругом замелькали высокие округлые парики, украшавшие даже тех, кто ещё не видел ни одной битвы, даже с грабителями караванных троп; и немало времени потратили состязавшиеся в верховой езде, в пении и танцах. Наш маленький остров был надолго вырван из привычной спячки ритмичными раскатами барабанов, пением флейт и звенящими звуками арф.
К тому времени, когда празднество достигло своего апогея, в ночь, когда Силура должна была назвать своего избранника, я уже был сыт всем этим по уши. Несколько раз мне пришлось испытать уколы стыда, когда я нечаянно слышал, как говорят обо мне, о том, каким разочарованием для семьи я оказался. Для меня не нашлось ни украшений, ни ярких одежд. Даже моя косица была перехвачена простеньким серебряным кольцом. У меня хватило здравого смысла не носить медальон — обладание таким сокровищем вызвало бы вопросы.
Я устало возвращался в свой собственный маленький домик. Внутри теплился слабый огонёк, и я ждал, что Мяу встретит меня приветственным возгласом, которого не сможет заглушить даже доносившееся и сюда громкое пение. Она всегда встречала меня так.
Но вместо этого я услыхал сдавленное проклятие, а затем крик, крик, наполненный такой болью, что я одним прыжком оказался у двери. Внутри стоял мой брат. Он прижимал к груди правую руку, и я заметил, как капает кровь из раны, которая не могла быть ничем иным, кроме как укусом или глубокой царапиной.