— Вы хотите сказать, — он с негодованием повернулся к поверенному, — что средства для содержания нашей матери до конца ее жизнибудут зависеть от доходов с плантации?
Эммит принялся перебирать лежащие на столе бумаги, старательно избегая его взгляда.
Позволь напомнить тебе, что двадцать процентов прибыли - это не жалкие крохи. При нынешних ценах на хлопок, особенно если Соединенные Штаты вступят в войну, Сомерсет принесет огромные доходы. Твоя мать будет иметь возможность жить ни в чем себе не отказывая.
При условии сокращения расходов и если урожай будет удачным, — прошептала Дарла.
Эммит вспыхнул и уставился на Майлза поверх очков.
В таком случае твоему сыну следует постараться, чтобы это было именно так. — Поверенный ненадолго задумался, словно решая, следует ему говорить дальше или же лучше промолчать. Наконец он положил ручку на стол и откинулся на спинку стула, — Очевидно, у Вернона не было другого выхода.
Майлз с нескрываемым презрением в голосе поинтересовался:
— Вот как? И почему, позвольте спросить?
Эммит в упор взглянул на Дарлу.
— Он опасался, что ты продашь плантацию, моя дорогая, — как ты и предложила сделать всего несколько минут назад. А так ты по-прежнему сможешь наслаждаться благами Сомерсета, а плантация и дом, как и раньше, будут принадлежать Толиверам.
— Да, но раньше меня содержал супруг, а теперь я буду полностью зависеть от дочери.
— Не говоря уже о том, что он нарушил моипланы на ближайшие пять лет, — сказал Майлз, и его верхняя губа задрожала от сдерживаемого гнева.
Дарла отпустила руку сына и сложила ладони на коленях.
— Итак, если я правильно понимаю, обстоятельства, на которые ссылался мой муж в письме, вызваны опасением, что я могу продать плантацию либо же стану управлять ею ненадлежащим образом. Следовательно, эти причины не позволили ему - как он выразился - осуществить более подобающее и щедрое распределение его собственности?
— Полагаю, э-э... ты, Дарла, прекрасно знаешь, чем руководствовался твой супруг. — Лицо Эммита смягчилось, он явно намеревался разрядить атмосферу. — Вернон считал, что Мэри единственная, кто сможет сделать плантацию прибыльной, что позволит вам получать доходы и сохранить землю для следующего поколения, включая и твоих детей, Майлз.
Майлз скривился от отвращения, подошел к матери и встал рядом с нею, положив руку ей на плечо.
— Понимаю... — Голос Дарлы был начисто лишен эмоций.
Очень медленно и аккуратно она приподняла вуаль и заправила ее под перья на своей большой шляпе. Мать была очень красивой женщиной, с прохладной алебастровой кожей и большими блестящими глазами. Сын унаследовал от нее янтарный цвет глаз, золото волос и форму аккуратного маленького носа. Мэри же, напротив, была копией Вернона Толивера.
Дарла встала со стула - холодная отстраненная фигура, казавшаяся незнакомой в своем траурном убранстве. Мэри обеспокоило то, что мать подняла вуаль, впрочем, как и незнакомый блеск ее глаз. Скорбь Дарлы куда-то подевалась. Белки глаз сверкали незамутненной белизной. Мэри и Эммит тоже поднялись.
— Я должна задать тебе еще один вопрос, Эммит, поскольку совершенно не разбираюсь в подобных вещах...
— Разумеется, моя дорогая. Спрашивай.
— Содержание завещания... будет опубликовано?
Эммит поджал губы.
— Завещание - публичный документ, — с явной неохотой пояснил он. — После утверждения оно попадает в протоколы судебного заседания, прочесть которые может любой человек, особенно кредиторы. Кроме того... — Поверенный откашлялся, и на его лице отразилось смятение. — Завещания, направленные для утверждения, публикуются в газетах. Это делается в интересах тех, кто может подать иск.
— Исключая членов семьи, — прошипел Майлз сквозь зубы.
— Получается, любой может узнать подробности завещания? — осведомилась Дарла.
Эммит лишь кивнул в ответ. Дарлу, казалось, покинули последние силы.
—Будь ты проклят, отец! — прорычал Майлз, рывком отбрасывая в сторону стул, на котором сидела мать, чтобы освободить ей дорогу.
Э-э... есть еще кое-что, что я обещал Вернону, Дарла, — сказал Эммит. Открыв дверцу шкафа, он достал оттуда небольшую вазу, в которой стояла единственная алая роза. — Твой муж просил вручить ее тебе после того, как я прочту завещание. Вазу можешь оставить себе на память.
Дарла медленно взяла сосуд с тонким горлышком. Дети напряженно наблюдали за ней. Окинув вазу долгим взглядом, Дарла поставила ее на стол и вынула из нее розу.
— Пусть ваза останется у тебя, — произнесла она и улыбнулась такой зловещей улыбкой, что всем стало не по себе. — Пойдемте, дети.
Выходя из комнаты быстрым шагом, Дарла Толивер уронила розу в мусорную корзину у дверей.
Глава 6
В полном молчании семейство возвращалось домой в принадлежащем Толиверам легком экипаже, запряженном парой арабских скакунов, и Мэри постаралась как можно дальше забиться в угол. Все они смотрели в слюдяные окна, сохраняя ту же мрачную отстраненность, с которой ехали на похороны Вернона Толивера четыре дня назад.
Мэри украдкой взглянула на мать. Девочке была известна легенда о розах, и она вполне понимала значение алого цветка, который по настоянию отца вручили Дарле. С беспокойством глядя на прекрасный бледный профиль матери, Мэри вдруг со всей остротой осознала, что отцу никогда не будет прощения за то, что он сделал.
А что он, собственно, сделал? Отец всего лишь принял меры, чтобы плантация и фамильный особняк остались в руках Толиверов. В случае финансовых затруднений или повторного брака мать наверняка продала бы все. Оставив же дом и Сомерсет Мэри, отец сохранил их для потомков.
Поскольку дело представлялось Мэри ясным как день, она не понимала причин огорчения матери. Да и Майлза тоже, если уж на то пошло. В свое время он сможет начать карьеру преподавателя. Пять лет - не такой уж большой срок. Каждую минуту Мэри потратит на изучение всего, что связано с управлением плантацией. Кроме того, у нее есть Лео Дитер. Он первоклассный управляющий, честный и трудолюбивый, преданный Толиверам, и его искренне уважают арендаторы. То, чему она не научилась у деда и отца, она узнает от него. Скорее всего, Майлзу не придется постоянно находиться рядом с ней. Двух лет будет вполне достаточно, а потом она предоставит ему заниматься своими делами, а бумаги, требующие его подписи, будет отсылать по почте. К тому времени она зарекомендует себя полновластной хозяйкой Сомерсета.
После обеда Мэри отправилась к матери, чтобы изложить аргументы в защиту отца. Она обнаружила Дарлу лежащей в шезлонге в комнате, которую та прежде делила с супругом. Золотистые волосы выбились из высокой строгой прически и рассыпались по плечам. Послеполуденное солнце лило тусклый свет сквозь прозрачные желтые портьеры. Мэри задумалась над тем, почему мать надела бледно-лиловое домашнее платье. Черного платья и шляпы нигде не было видно; исчезли и поминальные цветы. Чуть раньше, встретив Сасси, спускавшуюся по лестнице с охапкой еще свежих гирлянд, Мэри с содроганием поинтересовалась:
— Что все это значит?
— А на что это похоже? — мрачно ответила экономка. — Клянусь, у меня такое чувство, будто здесь больше никогда не будет так, как прежде.
Мэри охватили недобрые предчувствия, когда она остановилась на пороге, с тревогой глядя на мать, лежащую в шезлонге. В чертах ее алебастрового лица и напряженной позе ощущалось отчуждение. Прежние тепло и живость покинули Дарлу. Перед Мэри лежала незнакомая женщина в бледно-лиловом домашнем платье.
— Ты спрашиваешь, что еще он мог сделать? — повторила Дарла Мэри. — Я скажу тебе, моя дорогая доченька. Он мог любить меня сильнее, чем свою землю. Вот чтоон мог сделать.
— Но, мама, ты бы продала ее!
— О да, это большой недостаток, — продолжала мать, словно не слыша ее. — Он мог бы, по крайней мере, справедливо разделить наследство между сыном и дочерью. Та полоска, что досталась Mайлзу, почти ничего не стоит. Каждую весну ее заливает водой.