Однако имеет смысл именовать многие формы предложения в архаических языках именно пропозициональными. И это потому, что в некоторых языках пропозициональность выдвигается особенно ярко, вплоть до того, что предложение и отдельное слово в их фактическом употреблении вообще никак не различаются. Их различает только современная наука во всеоружии своих абстрактно-логических и абстрактно-грамматических методов. Это и заставило нас в данном месте понимать так называемый инкорпорированный строй именно как область пропозициональной лексики, пока отвлекаясь от того, что пропозициональна вообще всякая лексика во всех человеческих языках.
Это является теперь уже старой-престарой проблемой, нашедшей для себя множество разных ответов, то более, то менее основательных и обстоятельных. Решать эту проблему в настоящем месте нашей работы мы не будем. Однако имеются два обстоятельства, на которые во всяком случае необходимо обратить самое серьезное внимание.
Первое обстоятельство заключается в том, что всякий универсальный тип предложения связан как с определенным пониманием действительности, о которой повествует предложение, так и с определенным типом мышления, выражаемого в данном предложении. Мы стоим на той точке зрения, которая самым отчетливым образом уже выражалась в марксистско-ленинской литературе и в трудах автора данной работы. Именно язык есть действительность мышления, определенным образом осуществленное и организованное мышление. Поэтому ни в этой, ни в других наших работах мы не можем ни в какой, даже в малейшей, степени сомневаться в связи языка с объективной действительностью и с субъективным мышлением человека. Основные типы языка, т.е. основные типы предложения, должны быть изучены во всех своих связях как с определенными типами действительности, так и с определенными типами мышления. Для нас это является аксиомой, какие бы частичные и односторонние исследования из этой области мы ни предпринимали.
Второе обстоятельство сводится к весьма существенному ограничению этой нашей аксиомы, непоколебимой в своей основе. Дело в том, что один вопрос – о теоретической, т.е. чисто логической, связи данного типа предложения с данными типами действительности и мышления и совсем другой вопрос – о фактической и исторически наличной связи всех этих областей. Чисто логическая связь, конечно, кое-где, может быть, и существует фактически. Но если обращаться к историческим фактам, то история языков повествует нам о неимоверной усложненности этой связи, которая доходит вплоть до полной неузнаваемости.
Это ведь касается не только предложения. Любой уровень языка, взять хотя бы чисто фонетический, поражает своей пестротой, своими едва заметными, а иной раз и совсем незаметными переходами от одного состояния к другому. В каждом языке, например, можно с большой точностью установить особенности того или иного диалекта. Фактически эти диалекты представлены в каждом языке в виде тех или иных фонетических, семантических, грамматических и вообще стилистических ландшафтов, в которых далеко не всегда удается разобраться в дозировке наличия совершенно разнообразных диалектов.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что тип предложения, логически связанный с определенной мифологией, у тех или иных представителей данного языка уже больше не связан с мифологией, а связан с каким-нибудь другим, гораздо более позитивным отношением к действительности. Да и формально чистая агглютинация, т.е. аморфное склеивание звуковых комплексов, фактически вдруг объединяется с элементами самой настоящей морфологии, хотя в логическом плане эта морфология связана совсем с другим типом мышления. Поэтому мы говорим о типах предложения только в связи с типами действительности или с типами мышления, а связь эта всегда очень пестрая и иной раз доходит до своего полного самоотрицания. Было бы большой наивностью на основании типов предложения строить всю историю логической мысли человека, хотя изучение истории логики и невозможно без изучения истории типов предложения. В наших работах мы ограничиваемся только установлением именно логической связи типов предложения с типами действительности или мышления. Но мы оставляем в стороне ландшафтную картину всех этих связей на ответственности фактических работников в области фактических языков, строго определенных по своему времени и пространству. Нужно прямо сказать, что те логические связи, о которых мы будем говорить, именно чисто логические, что они на самом деле вне времени и пространства, как существуют вне времени и пространства и таблица умножения, и любое математическое доказательство. В этом нет ничего плохого. Наоборот, такого рода логическая специфика не только не мешает изучению фактов, но впервые только и делает это изучение возможным.