Имея в виду все эти характерные особенности бесконечной валентности языка, мы теперь можем уже без всякого опасения остаться на ступени неполной продуманности, неокончательности и нечеткости мысли, сформулировать следующую аксиому.
Аксиома языковой валентности VI (XXXIX). Каждый языковой знак определяется своей бесконечной интерпретативно-смысловой валентностью.
До сих пор о самой валентности языка мы ничего нового не сказали, а только, приступая к характеристике ее бесконечности, предупредили читателя о том, что языковая бесконечность вовсе не есть математическая бесконечность, хотя и пользуется этой последней как своей абстрактной моделью. Математическая бесконечность относится к сфере величинной, количественной или числовой. Языковая же бесконечность, или бесконечная валентность языка, есть понятие не количественное, но качественное со всеми вытекающими отсюда последствиями. При всей краткости нашего изложения три типа этой качественности языка во всяком случае должны быть указаны и аксиоматически зафиксированы.
До сих пор мы констатировали только одну особенность языковой валентности – это ее интерпретативно-смысловой характер. Конечно, так понимаемая языковая валентность не имеет ничего общего с предметной и внеязыковой валентностью. Ведь и все предметы развиваются бесконечно, а если в метрическом смысле и конечно, то расстояние между двумя конечными величинами, как указано выше, может стать меньше любой наперед заданной величины, т.е. между двумя конечными величинами все равно залегает их бесконечное дробление. Поэтому, говорили мы, отнюдь не бесконечностью отличается языковая валентность от валентности вообще объективного или субъективного мира. Существенным свойством языковой валентности является, сказали мы, ее человеческий, т.е. интерпретативно-смысловой, характер. Это условие является необходимым для языковой валентности.
Но вот оказывается, что имеются еще по крайней мере три особенности языковой валентности, которые тоже для нее необходимы и которые делают языковую интерпретацию хотя и необходимым условием, но отнюдь не условием, достаточным для человеческого языка, т.е. для его валентности.
До сих пор мы отличали языковую валентность от валентности вообще предметного мира. Однако существует валентность не только предметного мира, но и валентность искусственная. Всякий граммофон тоже всегда говорит или поет при помощи вполне человеческого языка. Но старое представление о граммофоне является чересчур наивным в сравнении с теперешними попытками создать самостоятельно существующий и самостоятельно действующий язык. Правда, для этого необходимо прежде всего сконструировать самостоятельно существующий и действующий мозг. Такое конструирование до сих пор натыкается на непреодолимые препятствия. Единственной материальной машиной, продуцирующей язык и слова на нашей планете, все еще остается человеческий мозг, возникающий стихийно, в порядке биологических процессов, но никак не конструктивно, никак не механистически, никак не искусственно.
В статье 1977 года мы уже установили, что одной из самых существенных сторон языка, по крайней мере того единственного человеческого языка, который мы знаем на нашей планете, является его стихийное происхождение, его стихийное функционирование и развитие, его стихийный расцвет, его стихийная смерть. Выдвинув на первый план стихийное появление и развитие человеческого языка, мы, безусловно, коснулись одной из самых существенных сторон языка. Но сейчас у нас речь идет о валентности. Следовательно, также и эта стихийная валентность языкового знака уже не может быть создана искусственно и по крайней мере до сих пор не могла быть исчислена количественно. Отсюда – следующая аксиома интерпретативно-смысловой валентности языка, которая отличает человеческую способность пользоваться знаками не только от всякого природного, т.е. естественного, явления, но и от всякого искусственного устройства.