И всё же что-то в ней было, в этой Ленке, отчего Асе совсем не хотелось её презирать. В ногах у Ленки кто-то зашевелился, и Ася повернула голову в ту сторону. Зойка. Не лезет к себе наверх, сидит, спрятав лицо в ладонях, и методично раскачивается. Плохо. Очень плохо.
- Зоя, - шёпотом позвала Ася.
Зоя подняла сухое, бледное лицо. То, что она не плакала, Асе не понравилось.
- Ты чего? Нехорошо тебе?
- Нет, - бесцветным, усталым голосом отозвалась Зоя. - Просто вот так...
- Домой хочется, к родителям?
Зоя вяло кивнула.
- Да... Хотя они меня не любят.
- Кто они?
- Родители. Они, понимаешь, очень любят друг друга. Я им не нужна. Совсем. Наверное, они рады...
- У тебя отец свой? - спросила Ася. - Ну, родной?
Зоя опять кивнула - механическим, заученным движением, как китайский болванчик.
- Тогда глупости. У тебя и мама... Мама же не пьёт? - и, дождавшись очередного кивка, убеждённо зашептала, - Так не бывает! Чтобы были нормальные родители - и не любили. Хоть один-то, блин, должен!
- Не любят, - ещё раз тихо и убеждённо сказала Зоя, - а я всё равно домой хочу. Даже если не застрелит меня, да даже б если переселил меня куда-нибудь... В нормальную комнату... Я бы рисовала... И всё равно домой хочу. К ним. Я-то их люблю.
- Я тоже хочу, - как будто удивляясь самой себе, сказала Ася. - Мама, когда не... ну, когда не выпивает, пироги даже мастрячит. И телик с ней можно посмотреть. Про дела спрашивает, про школу... А ты что, тоже его знаешь?
- Знаю. Я ходила в кукольный театр, в Общество друзей театра. Он такой хороший был, кукол дарил... Я иногда после занятий с ним оставалась, говорила. В тот день мне надо было идти удалять вот эту семёрку, - Зоя полезла пальцем в рот и показала 'семёрку'. - Я пришла в поликлинику одна. Я маму так просила, так просила, чтоб она со мной сходила - ни в какую. Большая, мол, с матерью по врачам ходить. Я пошла одна. Я сидела, сидела, очередь длиннющая, всё не кончалась, и я решила пойти курнуть. Я иногда балуюсь... Спряталась за угол, в кусты, где нет никого, стою, курю. И вдруг он идёт. Увидел меня, давай руками махать. Подошёл и спрашивает: что стоишь? Ну, я всё ему и рассказала. Он тогда говорит: может, в другой раз сходишь? Раз сейчас не хочется. А я тоже подумала: может, в другой раз сходить... Он говорит, поехали в театр, там новые куклы у нас, покажу тебе. Никто, говорит, ещё не видел, ты первая будешь. А я только предлог и искала, чтобы сбежать... Сели к нему в машину, он достаёт две банки 'пепси'. Выпей, говорит... Я и выпила. И очнулась здесь. Знаешь, Ася, это ужасно, наверное, но я даже рада, что вы... появились. А то одной тут так страшно было... Так страшно. С ним...
Ася прикрыла глаза и изо всех сил старалась не зареветь. Ведь так же, по глупости согласилась выпить 'пепси', когда он пришёл в сарай и сел рядом с ней на продавленный диван. Она даже вздрогнула - так тихо он подкрался, а увидев его, вздохнула с облегчением. Всего лишь он. Они болтали о том-о сём, он рассказывал, как бегал сюда ещё давно, таким же подростком, как она. Ася заворожённо слушала, глотая шипучую, пряную коричневую жидкость, и всё думала, что у колы какой-то странный вкус, немного похоже на колу с виски, которую ей один раз дали попробовать на тусовке у знакомого.
Потом внезапное головокружение, всё плывёт - и темнота.
- ... и темнота, - донёсся до неё голос Зои, словно эхо собственных мыслей.
- Всё так и было, - раздался сверху громкий Ритин шёпот. - Я шла домой. Было холодно, и мама (я поняла по голосу, когда звонила) уже порядком бухнула. Мне совершенно не хотелось домой, я плелась, как заведённая, по этому говнищу и тут он. Я так обрадовалась, когда он согласился подвезти, хоть и тачка у него отстой, конечно. Мне было так плохо, а он веселил меня, шуточки всякие рассказывал. Я совсем не хотела колы, но было неудобно отказываться, он так искренне предложил.
- А я не пила никакой колы, - прошелестела Лена едва слышно, - он позвал меня из-за забора, крикнул, что сбил кошку и, мол, ему нужна моя помощь. Я подбежала, стала смотреть, и никак не видела кошку. Он попросил меня нагнуться и заглянуть под днище 'москвича', мол, он не может. Я наклонилась, и тут он ударил этим... как его... шокером. Даже след есть, - и она, задрав футболку, показала два едва заметных розовых пятна на груди.
- Зачем мы ему? - озвучила всеобщую мысль Ася. - Чего он хочет? Он же вроде бы не насильник...
- Ты ещё не поняла? - чужим, холодным голосом отозвалась Рита. - Он хочет поставить спектакль с живыми куклами.
- Честно говоря, я не очень люблю кукол, - сказала Нина Крайнову, когда они вышли. - Меня немного пугают эти неживые лица, стеклянные вылупленные глаза. Есть в них что-то отталкивающее.
Крайнов поглядел на неё без улыбки, и ей опять почудилось, что он ею недоволен.
- Много болтаю, да? - вырвалось у неё, и он тотчас залилась краской.
Ответить Крайнов не успел: откуда-то сбоку вылетел молодой человек высокого роста в круглых очках с толстыми линзами. Он выглядел озабоченным и даже немного напуганным. Увидев Нину и Крайнова, он остановился, как вкопанный, и спрятал руки за спину жестом ребёнка, которого поймали за шалостью.
- Вы из полиции? - спросил он.
Руки у него ходили ходуном.
- Да. А вы? - мягко спросил Крайнов.
Глаза у него сузились, как у следящего за добычей хищника, скулы напряглись. 'Почуял', - промелькнуло в голове у Нины.
- Я это... Вова. Рузанов. Руководитель Общества друзей театра.
- Очень приятно, а мы как раз вас искали, - спокойным, как будто равнодушным тоном ответил Крайнов.
- Я не педофил! - вдруг истерично выкрикнул Рузанов.
Голова его затряслась, на линзах очков заплясали блики, руки сжались в непропорционально крошечные для его роста кулачки.
- И прекрасно, - всё так же мягко, без тени издевки. ответил ему Крайнов. - Давайте, Владимир, пройдём в кабинет. Мне не хотелось бы посвящать весь театр в подробности нашего расследования и вашей личной жизни.
Удивительно, но ровный тон Крайнова подействовал на Рузанова успокаивающе. Морщины на его лбу разгладились, кулаки разжались, ему почти удалось взять себя в руки.
- Да-да, конечно, - смущённо заговорил он. - Вот сюда, в мой кабинет, пожалуйста.
Кабинет оказался тесной, но светлой комнаткой с большим окном, выходящим на Каму. Весь подоконник был уставлен куклами, они свешивались с оконной рамы, с ручек, с карниза. Куклы занимали все стеллажи и даже часть стола. В углу под тряпичным чехлом угадывались очертания швейной машины.
Бережно убрав гору лоскутков с небольшого дивана, Рузанов предложил им сесть, сам же остался стоять. Он замер в позе приговорённого к расстрелу, скрестив на груди дрожащие руки. Лицо у молодого человека было неприятное: низкий покатый лоб, выпирающие надбровные дуги, резкие черты. Нине оно напоминало рисунок неандертальца, который висел в кабинете биологии её школы.
Крайнов садиться не стал, вместо этого подошёл к Рузанову, остановился в паре шагов от него и спросил тихо:
- Так что ты там хотел рассказать?
- Мне нечего рассказывать, - вызывающим тоном ответил Владимир.
- Ну-ну, рассказать каждому есть что. Тут тебе не фильм про репрессии, бить я тебя не стану, я же вижу, тебя и так кто-то уже успел до печёнок достать подозрениями. Кто?
Издав какой-то полувсхлип, полувздох, Рузанов ответил тоном обиженного ребёнка:
- Да все! Они и раньше... сплетничали, а тут совсем прохода не дают...
Обернувшись к Нине, Крайнов с натянутой полуулыбкой сказал:
- Оказывается, обыватели, которых Элина в грош не ставит, давно додумались сложить два и два, не то что правоохранительные органы.
- Что значит 'сложить два и два'? - взвизгнул Рузанов.
- Володя, Володя, успокойтесь, - ласково заговорил с ним Крайнов. - Присядьте, выдохните и подумайте (только хорошо подумайте!), кто кроме вас хорошо знал пропавших девочек. Это очень важно, очень!