Акрам-абзы вновь с тоской посмотрел во двор Беркутбаевых,-- там все будто вымерло. И оттого на душе стало еще неуютней.
"Глядя на нее, мне и представить трудно ее красавицей. А может, и фотография -- не фотография, а подделка какая-нибудь, в городе они мастаки, за большие деньги кого хочешь красавицей сделают,-- засомневался нотариус.--Ведь какая прическа на голове была, прямо как у пушкинской Натали, а теперь -- парик. Прознают в Хлебодаровке -- засмеют".
Настроение его ухудшалось с каждой минутой. Он считал себя обманутым, не знал, что делать, как поступить,-- хоть плачь. Никогда в жизни он не попадал в такое дурацкое положение и не знал, как из него выкручиваться.
"И почему я должен ублажать ее, исполнять капризы, если она и была когда-то писаной красавицей? Пусть те, кто наслаждался ее красотой и молодостью, и несут свой крест до конца. Любишь кататься, люби и саночки возить, а то -- кому вершки, а кому корешки. Так не пойдет... Небось не написала тому романтику у разбитого корыта, а ведь так красиво коротали бы вечера -- он ей на гитаре сыграет, она ему в ответ на фортепиано отбарабанит. Чем не интеллигентная жизнь? А может, пели бы в два голоса, читали друг дружке стихи,-- издевательски думал нотариус.-- Может, показать ей объявление "мужчины романтической внешности", газета-то цела, пропади она пропадом..."
Наконец, во дворе появилась Назифа-ханум: в туфлях на высоких каблуках, в платье, отливающем медью, с ярко-красной косынкой на шее, завязанной кокетливым узелком, как у девушек, и в... очках. Заметив растерянность Акрама-абзы, она сожалеющее развела руками:
-- Да-да, фильмы я уже смотрю в очках, мне и самой трудно смириться с этим... Ну что, пошли?
"По городским меркам, наверное, она красиво одета, но по хлебодаровским -- слишком ярко и не по возрасту",-- так посчитал Акрам Галиевич, но вслух ничего не сказал. В голове вертелись парик, очки и почему-то шляпа, хотя никакой шляпы не было. "Хоть бы очки сняла пока, а там, в кино, когда начнется, и надела бы,-- подумал он.-- Ведь должна знать, что в селе очки даже в самой модной оправе не вызывают восторга. А каблуки, не приведи Аллах, обломаются на наших колдобинах, вот смеху-то будет".
Как только они вышли на дорогу, Назифа-ханум взяла его под руку -- то ли считала, что так красивее и культурнее, то ли для того, чтобы случайно не растянуться в хлебодаровской пыли.
Путь до кинотеатра, который в обычные дни Акраму Галиевичу казался всего ничего, сегодня виделся бесконечным. Из глубины каждого двора, каждого палисадника ему чудился любопытный взгляд: с кем это наш уважаемый нотариус так гордо под ручку вышагивает по улице?
Назифа-ханум о чем-то восторженно щебетала, но Акрам Галиевич слушал ее вполуха, то и дело невольно озираясь, боясь встретить кого-нибудь из знакомых и услышать: "Добро пожаловать, Акрам Галиевич, к нам хотя бы на минутку. А кто эта очаровательная женщина? Вы что же, взаперти ее держите, прячете от общества? Как вам не стыдно!" Но пронесло -- до кинотеатра дошли без приключений: и туфли целы, и никто не пристал с вопросами.
У кинотеатра народу было необычайно много -- второй день шел новый фильм "Вокзал для двоих". Акрам-абзы даже обрадовался, что такая большая очередь за билетами, оставив Назифу-ханум одну у рекламных афиш, щедро, по-сельски, расклеенных на фасаде Дома культуры, он стал в очередь.
Очередь двигалась медленно, обрастая попутным людом со всех сторон, и к кассе подходила уже как могучая река со множеством притоков и рукавов --другую в Хлебодаровке представить было трудно,-- и немудрено, что Назифа-ханум в такой толчее потеряла его из виду. Но Акрам-абзы видел ее хорошо: ханум держалась возле афиш, и ему казалось, что она стоит на слишком видном месте. Странно, но никто не обращал на нее внимания, не осматривал пристально; когда к афишам подходили сразу несколько женщин, Назифа-ханум терялась среди них -- трудно было выделить ее среди хлебодаровок.
Вдруг Акрам-абзы замер. Как будто специально, чтобы растравить его душу, к афишам подошла Светлана Трофимовна. Они с Назифой-ханум оказались рядом, как на демонстрации мод -- видел Акрам-абзы такие передачи по телевизору,-- и Светлана Трофимовна даже взглядом ее не удостоила, а Назифа-ханум,-- нотариус видел это отчетливо,--разглядывала подошедшую откровенно и не без зависти: уж очень хороша была сегодня Светлана Трофимовна.
Сабирову стало стыдно за то, что несколько дней назад, сравнивая заочно доктора Аглямову с заведующей почтой, он без колебаний отдал предпочтение Назифе-ханум. Сейчас, когда они стояли рядом в свете заходящего солнца и фоном им служила красивая киношная жизнь на афишах, было ясно, сколь несравнимы эти женщины, и он безжалостно "отнял" у Назифы-ханум выданный им же приз за красоту, женственность и изящество и "передал" его Светлане Трофимовне. Вот только Светлана Трофимовна, к сожалению, даже не догадывалась, какие страсти бушевали в душе скромного нотариуса.
Билеты он все-таки добыл, и, потеряв пуговицу, с трудом выбрался из очереди, которая извивалась, как большая змея.
-- Какой вы молодец, настоящий мужчина! -- восхитилась Назифа-ханум, видевшая, что творилось у кассы, когда объявили, чтобы очередь больше не занимали.-- Этот фильм и в Ташкенте идет, мне очень хотелось попасть, но, увы, там та же история, что и здесь... -- Она поправила ему сбившийся галстук, пригладила волосы, и добавила кокетливо: -- Спасибо, что постарались, иначе бы я очень огорчилась.
Уже дали последний звонок, и они поспешили в зал. Зал бурно радовался и огорчался, возмущался и переживал за двоих на вокзале, но Акрам-абзы фильма почти не видел -- он смотрел не на экран, а на силуэт Светланы Трофимовны, которая сидела почти рядом, чуть наискосок впереди. Ему было приятно, радостно и грустно глядеть на нее, и вместо фильма он видел давнюю-давнюю осень, когда провожал ее с танцев и жарко шептал: "Светлана... Светочка... Светик..."
Фильм для Акрама-абзы закончился неожиданно -- так ему хотелось, чтобы продолжалось бесконечное кино про Светлану Трофимовну, про то далекое время их юности, когда все было так просто, понятно и волнующе...
На улице стемнело, и Назифа-ханум не видела огорченного лица Акрама-абзы. Крепко вцепившись в его руку, она бойко разъясняла, какой подтекст вкладывал режиссер в ту или иную сцену и что вообще хотел сказать этим фильмом. Задумавшийся Акрам-абзы не слушал ее. На ум приходили мысли одна нелепее другой. Ему, например, вдруг захотелось освободить руку, нырнуть в первый же темный переулок, и бежать огородами. Но куда? В иные минуты ему хотелось добежать до Светланы Трофимовны и, упав перед ней на колени, со слезами на глазах просить: "Спаси и помилуй!"
Но дорога их подходила к концу, и на спасение рассчитывать не приходилось. "Так тебе и надо, получил то, что заслуживаешь, старый козел",-- сказал себе Акрам-абзы, входя во двор, и несколько успокоился.
От волнения он проголодался. Время ужина давно миновало, да и как-никак гостья в доме, и Акрам-абзы решительно двинулся на кухню. Разделав вырезку, он принялся ее тщательно отбивать, чтобы поджарилась быстро и была сочнее. В это время на кухню заглянула Назифа-ханум в спортивном костюме и кроссовках.
-- Обычно перед сном я немножко бегаю,-- объяснила она.-- Думаю, этой привычке не изменю и здесь, приятно, знаете ли, чувствовать себя в форме. Когда будет готово -- кликните, я буду бегать возле дома,-- и, улыбнувшись, выпорхнула во двор.
Пока жарилось мясо, Акрам-абзы быстренько поставил самовар и стал накрывать стол, удивляясь, как ловко у него все получается. Когда он вышел за самоваром, Назифа-ханум была уже во дворе, у цветника.
-- Наверное, я буду здесь счастлива,-- сказала она грустно и проникновенно, как настоящая артистка. -- Какой удивительный воздух, какое высокое звездное небо и вы, трогательно заботливый и милый... Я так и представляла себе жизнь с вами.