Выбрать главу

— Я вспомнила, как после войны таскала всюду сумочку с чарами расширения, уже другую, но...

— Она весила как чемодан.

— Да уж… Но мне так было спокойнее.

— И мне тоже, — Рон взял с ее тарелки кусочек помидора.

— Я и не думала, что смогу стать легкомысленной.

— А ты стала? — заинтересовался Рон.

— Ну-у-у, как сказать, — она уже собиралась поведать мужу о своих приключениях, но в последний момент передумала, — ту самую сумочку я с собой давно не таскаю.

— Верх легкомысленности, — согласился Рон.

Она поболтали о том и о сем, пока Рон не стал отчаянно клевать носом.

Он давно уже спал, сердито хмуря во сне брови, а Гермиона лежала без сна, рассматривая тени за окном. Она все гадала, кто же на самом деле Джо Блэк — выживший из ума Снейп? Или профессор получил от кого-то Обливиэйт и теперь ничего не помнит? Или двойник, ведь бывают же настолько похожие люди! Или Снейп совершенно здоров и водит ее за нос? Но Снейп бы точно не стал поворачиваться к ней спиной, не стал бы, да, точно, не стал бы лечить зубы у врачей с фамилией Грейнджер. Значит, все-таки — проблемы с памятью? Или это — не Снейп? Она попыталась вспомнить профессора, но, оказалось, она помнила только смутный образ, самыми яркими деталями которого были вечно немытые волосы, черная мантия и кислое выражение лица.

Она не понимала, а не понимать чего-либо Гермиона не любила. Накладывая на Блэка чары забвения, она хотела провести и диагностику, самую простую, которую применяют колдомедики к детям, чтобы проверить наличие магических способностей, но условия были явно неподходящие...

Гермиона снова перевернулась на другой бок, Рон с тяжелым вздохом, бормоча что-то про ужей на сковородке, которым не место в отделе тайн, крепко обнял ее и задышал в затылок. Гермиона замерла, улыбнулась и закрыла глаза, решив, что подумает обо всем завтра.

Но на следующий день все мысли о Блэке вылетели из головы: Алисе Лонгботтом опять стало хуже. Еще недавно Гермиона радовалась, что теперь Алиса, благодаря новому зелью, стала запоминать некоторые события прошедшего дня. Ее память не хранила воспоминаний прошлого и возвращать их ей, считали все без исключения, не надо. Но ее взгляд стал более осмысленным, она выучилась считать до десяти и помнила несколько детских считалок. Ей рассказали, и она запомнила, что молодой человек, приходящий к ней по средам, ее сын, Невилл, и она с теплой улыбкой встречала его и вполне осмысленно слушала его рассказы о цветении Перьевого Капутника и тяжелом характере Зловредной Нуменолии.

— Вечером же все еще было в порядке! — сокрушалась целительница Адамс, дежурившая накануне. — Она даже согласилась заняться вышиванием, а сегодня… — целительница махнула рукой.

Алиса лежала, подтянув колени к груди, лицом к стене. Глаза она зажмурила и выглядела ребенком, который старательно делает вид, что спит.

— Спасибо, — Гермиона присела на кровать Алисы, Адамс с видимым облегчением покинула палату.

— Алиса, что случилось? — спросила Гермиона, впрочем не слишком рассчитывая на ответ.

— У меня в голове черные пауки, — прозвучал глухой ответ. — Там больно, очень больно и страшно. Фрэнк… он же… — Алиса всхлипнула.

— Посмотри на меня, Алиса, пожалуйста, — Гермиона ненавидела применять Легилименс, но иногда без него было не обойтись. — Я постараюсь осторожно.

Алиса повернулась и доверчиво посмотрела на Гермиону.

Гермиона подумала, что было бы здорово позвать Белинду или кого угодно еще, только бы не лезть в мысли Алисы самостоятельно, и произнесла заклинание.

Привычный туман, в котором плавали цветные отрывочные воспоминания недавних дней. Никаких ярких и ясных картин: туман повсюду. Гермиона поставила ментальный якорь и стала пробираться сквозь туман, попутно отмечая, что цветных воспоминаний, отдаленно напоминавших магические фотографии, становилось все больше, и там, где были они, серый туман отступал, закручиваясь в спирали. Гермиона нахмурилась: раньше над туманом, напоминая клубок змей, плавал черный шар — воспоминания о жутких пытках. Теперь шара не было, зато его ошметки были повсюду и, кажется, росли, угрожая поглотить рассудок Алисы полностью.

— Вот же драконьи яйца!

Гермиона вернулась к якорю и вынырнула из мыслей Алисы.

— Алиса… я помогу тебе, обязательно помогу. Ты устала?

Алиса, сдерживая слезы, кивнула. Сейчас она выглядела трогательной старушкой в своей аккуратной белой длинной рубашке с кружевами.

Гермиона протянула Алисе успокаивающее зелье, Алиса снова свернулась клубочком и отвернулась к стене. Вскоре ее дыхание стало ровным и тихим. Гермиона укрыла ее одеялом и вышла из палаты. Раньше бы она опрометью бросилась бы к Белинде, а сейчас прошла в ординаторскую, бросила в чашку пакетик чая (с легкой руки маглорожденного Сневанса чай в одноразовых пакетиках пили почти все целители Мунго), плеснула кипяток и села за свой стол.

Надо было признать, что успех с Алисой Лонгботтом был временным, и цена за него будет высокой: пройдет совсем немного времени и ее сознание будет черным-черно, а вместе с этой темнотой придет боль. Гермиона вздохнула, вспоминая слова наставницы: «Иногда, Гермиона, надо просто признать поражение». Конечно, Белинда была права, уже столько раз Гермионе приходилось признавать свое бессилие — не сосчитать. Пациенты умирали, просто потому, что приходил их срок и никакая магия не могла вдохнуть в них жизнь, пациенты оставались больными на всю оставшуюся жизнь, потому что — как и у маглов — разрушать всегда легче, чем создавать или врачевать. Другие целители, и Гермиона это видела, смирялись. Кто быстрее, кто чуть медленнее и только она одна настырно пыталась переломить ситуацию. Каждый раз она сражалась до конца с таким упорством, будто дело шло о спасении мира, каждый раз — о спасении мира. «Ты себя спалишь, — как-то бросила Белинда, — всех не спасешь. Надо набраться мужества и признать это». Но Гермиона была уверена, что мужество требуется как раз для того, чтобы не сдаваться.

— Ты что такая грустная? Алиса, да? — Ханна Эббот тоже работала целителем, но на другом отделении — детском. Принимала роды, возилась с новорожденными, устраняла самые разнообразные последствия спонтанных выбросов магии. У нее было чутье, особый талант к целительству и, глядя на Ханну, Гермиона иногда с горечью думала, что занимается не своим делом.

— Алиса, — вздохнула Гермиона. — Становится хуже. Я посмотрела, лучше уже и не будет.

Ханна взяла свою чашку, села рядом с Гермионой.

— Ты думаешь, еще можно… попытаться что-то сделать?

Гермиона нервно повела плечами.

— Я когда на тебя смотрю, думаю, как меня взяли в Мунго? — продолжила Ханна, сбрасывая туфли и забираясь на диван с ногами. — Может надо было спокойно заниматься травами, потому что… вот ты — целитель, ты за каждого сражаешься, ты такая… а я… у меня бы давно опустились руки.

— Мое упорство — это не всегда хорошо, — ответила Гермиона. — И я бы с детьми не справилась никогда, да что там я — никто лучше тебя не справится.

— О, да у нас вечеринка! — в комнату ввалился всегда веселый и довольный жизнью Сневанс. — Я тоже хочу чаю. Гермиона, тебя кличут в приемное, там помутнение рассудка, приезжая, американка, пятьдесят пять лет. Она видит себя вейлой. Умора, с учетом того, как она выглядит. Правда, — под осуждающими взглядами коллег Сневанс перестал хохотать и нахмурился, — ее мужу, вроде как, не очень смешно.

По дороге в приемное отделение Гермиона отчего-то вспомнила Блэка. Наверное, потому, что считала его еще одной неудачей. Может она устала? Может — это такое проклятие и стоит попросить Белинду о диагностике? О супервизии, которая уже маячила в планах, Гермиона вспоминать не хотела. Две неудачи подряд, что-то многовато и рассказывать о них не хочется.

С «вейлой» тоже вышло не очень удачно, пришлось накладывать серьезные заклинания и переводить в палату по соседству с Локхартом. Слава Белинде, которая добилась, что пациенты с такими нарушениями должны лежать в отдельных палатах.