День шел своим чередом и в короткие минуты передышки Гермиона все время возвращалась в мыслях к Блэку. Она должна была решить эту загадку, хотя бы для того, чтобы больше не мучиться сомнениями. И чтобы одной неудачей стало меньше. Постепенно, к вечеру, план стал вырисовываться, оставалось навести кое-какие справки, тщательно подготовиться и… набраться смелости, нет, поправила себя Гермиона, смелость тут не причем, надо было как-то договориться с собой на тему применения заклятий к маглам. По этому вопросу они часто спорили с Роном и Гарри, которые были абсолютно уверены, что если заклинание безобидное, вреда не наносит и человек о нем не знает, то и говорить не о чем, все в порядке! А она им рассказывала о свободе воли и праве каждого знать, что с ним делают. И вот теперь она сама собиралась использовать на человеке пару заклинаний, безобидных, и все же — без ведома и не спрашивая. Она собиралась обманывать и пока не могла придумать оправдания, которое примирило бы ее с собой.
План был готов через неделю.
А как только был готов план, сомнения исчезли. Недаром Гермиона так любила списки и составляла их мысленно даже когда просто собиралась выйти из дома на работу. План, в котором были предусмотрены самые разные варианты развития событий, с расчетом лучшего времени воплощения задуманного (нумерология оставалась увлечением Гермионы до сих пор), позволял поверить, что все под контролем.
Все получилось. В выбранный заранее день, Гермиона аппарировала к «Полнолунию», подождала, когда появится Блэк (да здравствуют расчеты — ждать пришлось сущую ерунду), оставалось всего-то пройти мимо, случайно задев его локтем и оставить на рукаве магический маячок, позаимствованный у Рона — новая разработка, по мотивам «Карты мародеров»: маячок, как живой паучок, должен был перебраться на открытую кожу и слиться с ней, после чего маячок было невозможно ни смыть, ни потерять. Теперь на специальной карте Лондона месяц-другой будут отражаться все перемещения Блэка.
Несколько дней Гермиона прилежно изучала его маршруты и записывала в специальную таблицу.
Алисе становилось все хуже и хуже и Гермиона места себе не находила, а когда становилось совсем тоскливо и хотелось сдаться, она запиралась в маленькой пустующей палате, вытаскивала карту и таблицу и возилась, пока не становилось легче. Поначалу она была уверена, что всех перемещений Блэка будет путь из дома на работу и обратно, но оказалась неправа. Вставал он рано, если учитывать, что ложился за полночь, считай, что совсем и не спал (Гермиона сделала пометку в графе «общее со Снейпом»). Утром он отправлялся то на рынок (тут все ясно — по работе надо), или гулял, бродил без цели или бегал: на карте вычерчивались причудливые круги и восьмерки. Иногда он заходил в художественную галерею на Адамс роуд, иногда — в ресторан или кафе. Неизменным было его появление на работе в три пополудни. После этого он если и отлучался, то редко и ненадолго. Заполняя таблицу, Гермиона размышляла, с кем он ходит в кафе? С какой-нибудь подругой? Или один? Зачем то и дело наведывается в галерею? Любит искусство? Она смотрела на причудливую вязь, покрывшую карту Лондона, как будто траектория движения Блэка могла дать ответы на вопросы.
Прошло еще две недели. Алисе становилось то чуть-чуть лучше, то совсем плохо. Белинда назначила консилиум.
— Зелье «Сна без сновидений» ей давать больше нельзя… — Гермиона, как ведущий целитель рассказывала остальным, как обстоят дела. Можно было бы и не повторять — все целители их отделения знали историю болезни Алисы чуть ли не наизусть. Но никто не знал, что делать. Боль и страх поглощали разум Алисы и вместе с тем, непостижимым образом, оживляли давно умершие воспоминания. Алисе казалось, что она опять маленькая девочка и, теребя край свой сорочки, она звала маму плаксивым высоким голосом, наотрез отказываясь общаться с кем-то другим. А потом, резко заваливалась на бок и выгибалась дугой, словно на нее все еще была направлена палочка Белатрикс Лестрейндж… Об этом и о другом Гермиона рассказывала спокойно и четко, вычленяя главное и не позволяя эмоциям прорваться наружу. Ей хотелось плакать, она знала, что Алиса страдает с каждым днем все больше, но поделать ничего не могла и, что хуже всего, была уверена, что в этом — ее вина. Не стоило пытаться улучшить состояние Алисы, надо было проявить мужество и остановиться…
Белинда выслушала Гермиону, за ней — всех до одного целителей отделения (их было пятеро, да пару пришли с общего отделения), помолчала — все ждали затаив дыхание, будто Белинда могла одним взмахом волшебной палочки помочь Алисе раз и навсегда.
— Вы молодцы, все до одного. Но мы волшебники, а не боги… Миссис Уизли, я назначаю новую схему лечения. Это не будет лечением в полном смысле этого слова, мы должны купировать боль и позволить ситуации идти своим чередом. Гермиона, — сказала она чуть мягче, — поговорите с Невиллом, ему потребуется все его мужество. Я знаю, к такой потере нельзя подготовиться, но все-таки… Все свободны, — она тут же принялась записывать новую схему, иногда сверяясь с объёмным справочником, который сам перелистывал страницы.
Все ушли, кроме Гермионы.
— Это моя вина. Я знаю, не надо было тогда настаивать на своем решении.
Белинда посмотрел на нее поверх очков:
— Вы думаете, я бы допустила чтобы вы вели Алису, если бы не была уверена в правильности ваших действий? — она хмыкнула и вернулась к записям.
Гермионе не осталось ничего другого, как выйти из кабинета.
Давным-давно, в другой жизни до победы, сидя в палатке и тщетно пытаясь придумать хоть что-то, что приблизило бы их к победе над Волдемортом, Гермиона позволяла себе помечать. Это не были мечты или планы в полном смысле слова, но Гермионе становилось легче, когда она представляла себе, что возвращается в Хогвартс и заканчивает учебу (этого не случилось и доучивались они экстерном) или как они с мамой и папой пьют чай в гостиной их старого дома (это сбылось наполовину, потому что родители купили другой дом, уже в Лондоне). Она представляла себе во всех подробностях, в какой квартире будет жить, когда пойдет работать. Она видела себя то министром, то борцом за права магических существ, продумывала программу действий, всерьез, пусть только мысленно, составляла официальные речи. Она позволяла себе грезить, чтобы отвлечься от холода, голода и страха, преследовавших их по пятам. Теперь, спасаясь от тяжелых мыслях об Алисе, Гермиона составляла план по выяснению, кто же такой Блэк. И чем больше она раздумывала над этим, тем менее вероятным ей казалось, что он — спасшийся Снейп.
====== Глава 3. Вторая попытка ======
Лето пришло незаметно — холодный май сменился дождливым июнем. Джинни называла такой затяжной, мелкий дождь «Слезами ведьм».
— Ты сделала все, что могла, — Джинни укачивала сына на руках, стоя посреди гостиной на Гриммо. — Не казни себя. Вы с Гарри как брат с сестрой, вам вечно кажется, что вы в ответе за весь мир и за все смерти.
— Я иногда думаю, что лучше бы мне не вмешиваться вовсе, — Гермиона наконец оторвалась от созерцания дождя. — Меня же Белинда предупреждала.
— Но потом дала добро?
— Дала, — вздохнула Гермиона, — но мне кажется только потому, что была уверена — я и без нее начну лечение.
Джеймс уснул и Джинни переложила его в люльку. Один взмах волшебной палочкой, и люлька стала тихонько раскачиваться под негромкую мелодию.
— Надеюсь, тебе тоже пригодится заклинание «качающаяся колыбель», — прошептала Джинни, — очень грустно быть единственной мамочкой среди подруг. — Еще взмах палочкой и на столик перед диваном спланировали чашки, чайничек и вазочка со сладостями. — Зато я теперь дока во всяких хозяйственных заклинаниях, кто бы мог подумать!
— А знаешь, к чему сложнее всего привыкнуть, когда попадешь из простого мира в волшебный? — Гермиона взяла предложенный чай. — Сложнее всего понять и принять, что маг — не всемогущ. Сказка это же… когда все возможно и смерти нет, даже если герой умер, то его оживят, это закон. Я думала, я сама однажды смогу так… И не смогла.