— Куда же меня, дяденьки?
Солдаты почесали затылки:
— Тебя к начальнику караула надобно. — И один спросил у другого: — Кто поведет, Иван? Ты или я?
Иван долго молчал. Пилипок понял, что солдату не хочется в одиночку торчать здесь среди болота. Боится, что ли, как он, Пилипок, в темных сенях. Вот и его за черта приняли. Но Иван был, видно, человек добрый, тихий, покладистый, он наконец согласился:
— Веди ты. Я один покараулю. Только быстрее возвращайся.
— Куда уж возвращаться! Смену пришлют.
Иван тайком вздохнул. Пилипку стало жалко солдата, который оставался один стыть тут, на болоте, может, до самого утра. Когда еще смена явится!
— Бери, хлопче, свои вилы. Пошли.
В караульном блиндаже все спали: солдаты — на полу, на соломе, офицер, перетянутый портупеей, — привалившись грудью к самодельному шаткому, на козлах, столику.
Коптил фонарь «летучая мышь», было душно, пахло прелыми портянками.
Солдат, который привел Пилипка, вытянулся перед сонным офицером, взял под козырек, проговорил довольно громко:
— Ваше благородие!
Офицер не проснулся. Спал он по-детски крепко, сочно похрапывал.
Кто-то из проснувшихся солдат посоветовал:
— Ты их тряхни как следует. Их благородие знаешь как спят.
Солдат несмело прикоснулся к офицерскому погону, зашептал на ухо:
— Ваше благородие! Ваше благородие!
Офицер вскочил, напялил на голову фуражку, которая лежала на столе, недоуменно замигал глазами и тут же начал ругаться:
— Чего горланишь, дурак, над ухом? Не научишь вас, скотину, никак!
— Ваше благородие! — вытянулся солдат и доложил полным голосом: — Пост номер один задержал перебежчика… Оттуда, из-за фронта…
Офицер перевел сонные глаза на Пилипка, прищурился, долго вглядываясь в щуплую фигуру мальчика с уздечкой через плечо, с вилами в руках. Потом удивленно переспросил, словно не веря:
— Э-этот?
— Так точно, ваше благородие!
Офицер хмыкнул и пренебрежительно махнул рукой, словно отталкивал от себя их — и мальчика и солдата:
— На гауптвахту! Завтра разберемся.
Дядя когда-то рассказывал, что такое гауптвахта, как туда сажали солдат, и Пилипка испугало это слово, испугало, что его не пустят к высшему командиру, не дадут рассказать о том, ради чего он шел ночью по болоту, по ледяной воде… А может случиться, что и домой не отпустят.
Он шагнул к столу и, полный решимости, крикнул:
— Немцы батареи ставят на вас!.. Там, за болотом.
Мальчик махнул вилами так, что офицер отшатнулся, и, видимо, только сейчас сон отлетел от него. Он выпрямился, поправил портупею, пистолет на боку, как перед высшим командиром.
— Батареи? Какие батареи? Подожди! А ну пошли со мной!
Вот в таком виде — в мокрых штанах и лаптях, в домотканой свитке, с вилами в руке, уздечкой через плечо — Пилип Жменька очутился в офицерском блиндаже.
Блиндаж был большой, как настоящая хата. На столе горели две яркие лампы. «Вот не жалеют керосина», — подумал крестьянский мальчик. Стены обшиты строгаными досками, потолок бревенчатый, от сосновых бревен приятно пахло смолой. В носу защекотало от запаха крепкого табака и духов.
Обитатели блиндажа не спали, невзирая на позднее время. Человек пять сидели за столом, играли в карты. Тут же, на столе, стояли красивые, пузатые и тонкие, низкие и высокие бутылки и стаканы, в крышке от котелка дымилась гора окурков. Дежурный офицер вошел в блиндаж первым и некоторое время загораживал собою маленькую фигурку мальчика.
— Господа офицеры! Внимание! У меня сюрприз!
Не все оторвались от карт, человека два нехотя повернули головы.
— Какой еще сюрприз?
Тогда офицер отступил на шаг в сторону, и те, что повернулись, увидели Пилипка.
Кто-то крикнул:
— О-го! — и тем привлек общее внимание.
Откуда-то сбоку — Пилипок сразу и не увидел его — подошел молодой офицер в накинутой на плечи шинели, с забинтованной рукой, которую держал на повязке — пестром платке, и, удивленно оглядев мальчика, произнес:
— Что это? «Явление Христа народу»? — И нервно засмеялся.
— Прапорщик Докука! — упрекнул его высокий светловолосый офицер, который поднялся из-за стола, застегнул на все пуговицы гимнастерку, туже перетянул ремень с блестящей пряжкой.