Теперь на площади тачанок и телег было меньше, чем когда-то на ярмарке. И ни одной распряженной. Не торчали вверх оглобли, не пестрели платки; кое-где между серыми шинелями и шапками пламенел казачий башлык; совсем редко чернела или белела штатская одежда. Из бывших лавок солдаты выносили не ситцы, а мешки и ящики с патронами, грузили на телеги. К гимназии подлетали всадники, к железной изгороди было привязано, может, с полсотни оседланных коней. И пахло на площади конским потом и навозом.
Офицеры спешились. Пилипок тоже хотел слезть с коня. Им, офицерам, казакам, хорошо — они ехали в седлах, а он, бедняга, изрядно-таки набил себе то место, на котором сидят. Но капитан Залонский сказал:
— Посиди на коне, Жменьков, покажем тебя генералу в таком виде. Пусть полюбуется, каких героев рождает земля русская.
После этих слов мальчик стал догадываться, зачем его переодевали и переобували из солдатского снова в свитку и лапти. Однако почему его посадили на обозного коня без седла — этого он не мог взять в толк. Правда, обида и оскорбление, которые всю дорогу терзали его сердце, словно потонули в омуте других чувств, а наверх снова всплыл мальчишечий гонор: сам генерал интересуется им! Застенчивый, тихий Пилипок еще вчера, наверно, умер бы от страха, скажи ему, что он должен говорить с генералом. Сейчас тоже сердце чуть быстрее забилось, но он даже сам удивился, что нисколько не робеет. А чего ему бояться? Ведь не ради забавы он перешел фронт.
Генерал долго не выходил. У Пилипка даже спина затекла. Солдаты-ездовые с любопытством смотрели на мальчика — кто таков, зачем так долго сидит на коне перед крыльцом штаба? Подходили, пытались заговорить, расспросить. Пилипку хотелось поговорить с людьми, но казаки, охранявшие его, словно арестованного, пугали солдат генералом. И те тут же исчезали. «Подальше от греха», — как сказал один. Никому не хотелось без надобности попадаться на глаза высокому начальству.
Наконец генерал вышел.
Сперва выскочил на крыльцо молоденький офицерик, маленький, юркий, как мальчик, и зычно скомандовал:
— Смирно!
Площадь застыла. Казалось, даже лошади повиновались команде, перестали грызть удила, подняли головы.
Потом появился высокий седой старик с белыми усами, в мундире другого цвета, чем у офицеров, оплетенном серебряными «веревками», с орденами на груди и кокардой на фуражке — точно такой, каким Пилипок и представлял генерала, словно видел его раньше. Потом подумал, что русский генерал чем-то похож на немецкого, которого вчера видел на поле. Генерал махнул белой перчаткой — офицерик крикнул:
— Вольно!
Кони фыркнули.
Следом за генералом вышли офицеры, много — человек тридцать. Впереди, удовлетворенно улыбаясь, — штабс-капитан Залонский. Генерал натянул перчатку и сквозь стеклышко, висевшее на цепочке на шее, взглянул на необычного всадника в свитке, с уздечкой через плечо. Усмехнулся. Прогудел басом:
— Молодчина! — И приветливо сказал: — Здорово, герой!
— Добрый день… — несмело ответил мальчик, но, вспомнив, как учил дядя и как солдаты обращались к офицерам, добавил: — Ваше благородие…
— Здравия желаю, ваше превосходительство… — шипел сзади казак, подсказывая, как надо здороваться с генералом.
Генерал, вероятно, услышал, потому что снисходительно произнес: