Все же кто-то перехитрил нас. Когда мы приблизились к своему дубнячку на третье утро, нас встретило веселое ауканье. Там было полно людей. Нам остались лишь корешки. Ох, как отец ругал грибного разведчика, перехитрившего нас. Мол, если ты и выследил, ходил бы один, а то привел всю деревню…
Генерал посмеялся над случаем из моего далекого детства.
Мы свернули с шоссе в небольшой лес, на первый взгляд совсем не грибной, потому что он казался слишком уж окультуренным и вытоптанным.
Михась заметил не без обиды:
— Вам тут простор и воля, а мне, как сторожевому псу, придется сидеть возле машины — охранять свою личную собственность. Далеко не отойдешь, не то и колеса снимут. А если бы я повел, оставили бы машину во дворе лесника.
Но генерал словно бы и не слышал нас — он уже готовился к походу, и с такой серьезностью, будто разрабатывал план сталинградского окружения или по меньшей мере бобруйского котла. Сделал несколько шагов и, видимо, почувствовал: что-то трет в сапоге, — сел на пенек и с тщательностью старого солдата переобулся. Я уже обрыскал изрядную площадку вокруг машины и даже подобрал два боровика-перестарка, чем порадовал и Михася и себя — значит, не без грибов лесок, генерал вел не на авось, — а генерал лишь закончил экипировку, раскрыл перочинный ножик, вытер о голенище и попробовал на пальце лезвие. Сунул в карман френча завернутый в целлофан бутерброд, хотя у нас были припасы на общий обед. Меня все это немного смешило: основательно готовится товарищ. Но этот человек уже заинтересовал меня с другой стороны — характер! Когда мы двинулись в глубь леса, я решил не отставать — понаблюдать, приглядеться к генералу поближе. Вскоре, однако, заметил, что он водит меня за нос так же, как когда-то мы с отцом своих земляков. Меня охватил охотничий азарт. Э, нет, от меня не так-то просто отвертишься! Я знаю лес и заранее увижу, куда ты повернешь, когда «выпишешь петлю». Но я переоценил свои способности. Как ни пересекал его хитроумные петли, через полчаса и след простыл старого грибника. Попытался аукнуть, может, думаю, по привычке откликнется. Какое там!
Ходил я долго. По освещенному солнцем сосняку, и по густым сумрачным ельникам, и по сверкающим белизной стволов березнякам — здесь заметней, чем в хвойном лесу, чувствовалось наступление осени: золотые пятаки лежали под ногами, кружили в воздухе, светились в зелени крон. Этот лес хотя и не поражал воображение величием пущи, но имел свою прелесть, прелесть разнообразия. Да грибов мало! А это для грибника, да еще такого заядлого, с большим стажем, но который не часто вырывается из города, — трагедия.
Усталый, недовольный, мысленно ругая Жменькова и Михася, который послушался старого чудака, я вернулся к машине.
Михась весь свой грибной улов, а он был не меньше моего — не надо было и далеко ходить! — пустил на суп, который весело булькал в котелке и на сто метров вокруг издавал такой аппетитный дух, что у меня сразу потекли слюнки и я забыл про свою неудачу. Грибной суп, сваренный умелыми руками на костре, с дымком, с добрыми специями, нисколько не уступает ухе, даже двойной и тройной.
Настроение мое в предвкушении супа и других яств, выставленных на брезенте у веселого огонька, улучшилось. Но я все же поворчал — высказал другу свое неудовольствие по поводу того, что он так легко поддался отставному генералу — повез, куда тому вздумалось по старческой блажи.
— Такой денек потеряли! Чудо!
— Говорят, ты собираешься писать рассказы о Ленине?
Я уже давно перестал удивляться неожиданным переходам в разговорах моего старого друга. Такая у него излюбленная манера вести беседу — неожиданно переходить с одного на другое. Некоторых наших общих друзей она раздражала. А я привык. Поэтому и теперь сразу же пошел за Михасем.
— Хочу. Однако и побаиваюсь. Создать образ Ильича — задача огромной трудности. Хочу написать о людях, судьба которых, жизнь которых определялась ленинскими идеями.
— Филипп Григорьевич встречался с Лениным.
Я вскочил с плаща, на котором разлегся, чтобы отдохнуть.
Жменьков вернулся, когда угли, на которых подогревался суп, уже превратились в пепел, а наше терпение было на исходе. Пришел с полной корзиной чудесных боровиков.
Нехорошее чувство — зависть. Всю свою сознательную жизнь я выжигал его в себе, но, увидев боровики генерала, чуть не лопнул от зависти. Да и у Михася тоже на висках запульсировали голубые жилки.
— Ну, Филипп Григорьевич, вы похожи на моего покойного отца. Индивидуалист! — не без обиды заметил я.