Разумеется, для издевки Залонский и меня зачислил в господа. Но не это меня задело. Казалось, за два года я хорошо узнал своего командира и понимал даже самые неожиданные его поступки. С того вечера я перестал его понимать. Кто он? За что стоит? Должно быть, и адъютант ничего не понял, потому что на обратном пути сперва молчал в глубокой задумчивости, потом выругался и доверительно сказал:
— Хреновые наши дела, Жменьков.
Хотелось спросить: «Чьи дела?», но я спросил:
— Почему?
— Если б я знал почему, то ясно было бы, в какую сторону податься. А теперь знаю лишь одно: необходимо найти ночной кабак и напиться вдрызг.
Пришлось мне ехать в полк одному. На Васильевском острове, сразу за Николаевским мостом, меня остановил патруль: два матроса, двое рабочих. Заглянули в пролетку, спросили, куда я еду. Не мог я им объяснять, почему разъезжаю среди ночи. Сказал полуправду: отвозил на квартиру командира полка. Один из матросов поинтересовался, как мой командир настроен. Я отвечал, что он за революцию. Рабочий засмеялся:
— За какую?
На это мне нечего было ответить, хотя сразу догадался, что передо мной большевики. Но именно поэтому не мог сказать, так как и в самом деле не знал, за какую революцию Залонский. Матрос позвал рабочего:
— Идем, Василий. Парня этого будем просвещать потом. Прощай, бравый солдат. Но запомни, друг, революции бывают разные.
Для своего возраста и малой грамотности я был, пожалуй, изрядным «политиком» — разбирался в партиях, в их лозунгах. Но вот этого не мог взять в толк… По Невскому расхаживали комендантские патрули. Правительственные. А здесь совсем другой патруль. У кого же в руках власть, если дело дошло до патрулирования улиц и юнкерами и рабочими?
В полку мне сказали, что Свирский уже не председатель комитета. Председателем выбрали пулеметчика Фадея Липатова, тихого и неприметного солдата, который до тех пор никогда не выступал на митингах и которого я даже не знал, так, разве что в лицо.
Назавтра я встретил в казарме того латыша, который потребовал пулеметную команду для защиты Петрограда от Корнилова. Это он проводил вчера митинг, поднял на ноги полк. Я не запомнил его странной фамилии, но встрече с ним обрадовался, хотя он, наверно, не узнал меня и отнесся не слишком доброжелательно, может быть, даже считал офицерским прихвостнем. Но когда я спросил у него, где Иван Свиридович Голодушка, глаза у латыша подобрели, он лукаво прищурился:
— А он кто тебе — отец, дядя, сват, брат?
— Дядя, — серьезно ответил я.
Латыш поверил:
— Правда, речь у вас одинаковая. По-русски вы говорите не лучше меня. Дядя твой выполняет задание партии.
— Он обещал прийти в полк, разыскать меня.
— Обещал — придет. Обещал — разыщет.
И случилось чудо: через день или два Иван Свиридович появился.
По всему, что происходило в городе, в полку, чувствовал я, что впереди новые революционные события, знал, что готовят их большевики: они стали партией, за которой пошли солдаты, рабочие.
Но какие события — представлял туманно, потому что не мог знать о том, что готовила партия в столице, — об организации Красной гвардии, вооружении рабочих, контроле над арсеналами, блокировании военных училищ и частей, сохранивших верность Керенскому. Правительство, штаб округа если и не знали ленинского плана вооруженного восстания, то, безусловно, догадывались, на что направлена работа в Смольном. И они принимали меры, чтобы задушить революцию. Несмотря на перевыборы комитета, полк наш, очевидно, еще не был вычеркнут из числа частей, способных поддержать Временное правительство. Должно быть, потому — по приказу штаба округа — Залонский ночевал в те дни в полку. И все офицеры были в боевой готовности — при своих батальонах, ротах, взводах. В маленькой комнатке ночевали начальник штаба и адъютант. Залонский спал у себя в кабинете.
Умывались, брились офицеры в общей комнате — канцелярии, где днем сидели писаря.
На рассвете — Залонский рано вставал — я принес воду, таз, полотенце. Одним словом, как всегда, готовил все необходимое для утреннего туалета господина подполковника.
В этот момент и вошел Иван Свиридович, такой, каким я видел его там, на позиции, за городом, — в кожанке, с маузером. Я даже задохнулся от неожиданности.
— Чего испугался, Филиппок? Не ждал?
— Ждал… дядя Иван.
— Ждал — это хорошо, не забываешь, значит, старых друзей. Молодчина! Видишь, выполнил я свое обещание — разыскал тебя. Командир здесь?