Но выступил член комитета — унтер-офицер из первого батальона — и сказал: ему известно, что не правительство, а большевики готовят мятеж, и что, если они его поднимут, рота, которую он представляет, выступит за правительство. Они, мол (кто они, я так и не понял), не желают, чтоб русские стреляли в русских.
— Хватит того, что нас убивают немцы! — кричал унтер. — Сейчас любое выступление против правительства приведет к кровопролитию, к поражению на фронте, к анархии в стране.
Вот тут и загорелась такая драка, что клочья полетели. В поддержку унтера выступил Свирский — он оставался членом комитета. Говорил эсер долго, горячо, бил себя кулаком в грудь, кричал о бонапартизме большевиков, о том, что их выступление, если оно случится, — нож в спину революции:
— Позор падет на наши головы, если мы разрешим, чтоб полковым комитетом командовал большевистский комиссар. Вот кто топчет демократию, нашу солдатскую свободу! Большевики хотят диктовать всем партиям.
Иван Свиридович не отвечал. Сидел, слушал и улыбался. Свирскому ответил новый председатель комитета Фадей Липатов. Хорошо я запомнил его. Он провоевал всю войну, был трижды ранен, считался лучшим пулеметчиком, но солдатского, как говорили тогда, бравого вида не приобрел. Обычный крестьянин — ссутулившийся от работы, бородатый, всегда небрежно подпоясанный. Молчаливый. Но если уж начинал говорить, то не подбирал деликатных выражений. Свирскому он сказал:
— Ты сперва, гад, скажи, почему хотел половину комитета на фронт отправить? Кто составлял список маршевой роты?
— Моей подписи не было. Нет! — завизжал Свирский.
— Не было. Но без тебя, паразита, не обошлось.
— Это оскорбление! Это черт знает что такое! Я не позволю…
— А кто у тебя позволения спрашивает? — гудел Липатов.
— Товарищи, до чего мы дожили? За что мы кровь проливали? Чтобы нас, революционеров, называли паразитами? Боже мой! — Свирский схватился за голову — казалось, он вот-вот заплачет. Его дружки подняли шум — протестовали:
— Почему вы так боитесь фронта? На фронте — наши товарищи.
— Мы потому и называемся запасным полком, что должны заменять, пополнять фронтовые части!
— Я боюсь фронта? — переспросил Липатов и засмеялся. — Сучьи вы дети. Ох и хитрюги же, гады! Но и мы не дураки. Не думайте!
Кончилось тем, что возмущенные сторонники Свирского покинули заседание.
Тогда Иван Свиридович сказал:
— Что ж, так, пожалуй, лучше. Но долго митинговать ни к чему. Надо браться за работу. Первейшая задача: вырвать боевые роты из-под влияния эсеров.
Иван Свиридович ходил по казармам, беседовал с солдатами. Я иногда выполнял его поручения, в свободное время старался быть рядом. Солдаты смотрели на меня недоуменно. Видно, думали по-разному — кто не понимал, кто одобрял, а кто, может, и так подумал: вот, мол, пролаза. Был денщиком у командира, а теперь вертится возле комиссара. Один солдат — Иван Свиридович потом рассказывал — даже предупредил его: не шпион ли я офицерский? Иван Свиридович, между прочим, спросил, обойдется ли подполковник без меня.
— Пускай обходится. Я не раб ему.
— Правильно! Всякое лакейство народ отменил навеки. Но пока что, брат Филипп, нам полезно было бы знать, чем занимается командир, где бывает, с кем встречается. Послужи ему еще немного. Недолго уже.
Второй раз он отсылал меня назад, в денщики. Если в первый раз, на позиции, я принял это как должное, то на этот раз почувствовал обиду и страх — подумал, что не верит мне Иван Свиридович, избавиться хочет. Но он, видно, догадался, что мне в голову пришло, потому что взял за плечи, сказал дружески:
— Это боевое задание, Филипп. Шпионить мы не будем, но глаз спускать с офицеров нельзя.
Залонский был рад, что я вернулся и, по-прежнему покорный и тихий, прислуживал за столом. И поручения его выполнял, иной раз удивляя солдат. Имея такое задание, я, понятно, старался шевелить мозгами и внимательнее, чем обычно, приглядывался не только к Залонскому, но и к другим офицерам, и к тому, что делалось в штабе. И не зря. Заглянул, между прочим, через плечо знакомого писаря в его бумаги и увидел, что он переписывает приказ о посылке второй роты первого батальона — той самой, о которой говорил унтер-офицер, — на охрану моста. Зная настроение этой роты, я сразу смекнул что к чему и пулей полетел искать Ивана Свиридовича.
Он похвалил меня за это важное известие и тут же сказал Липатову, чтоб послал взвод к складу боеприпасов с приказом: без подписи председателя комитета и и председателя ВРК ни одного патрона не выдавать. Вдвоем с Липатовым они тут же пошли к Залонскому. О чем они говорили, я, к сожалению, не слышал. Рота выступила, но не в полном составе, не более половины, с пустыми патронташами и без единого пулемета.