Ночь стояла холодная, пасмурная, но без дождя. Это была ночь на двадцать четвертое октября.
Утром я узнал, что отряд казаков, который прибыл, чтобы арестовать комиссара и комитет, обезоружили без единого выстрела. Полк спал и ничего не ведал. Не спали большевики. Они были на страже спокойствия, не давая разгуляться контрреволюции и сдерживая слишком горячие головы от преждевременных выступлений. Осуществлялся ленинский план вооруженного восстания — ни на день раньше, ни на час позже.
Не знаю, как-то не пришлось спросить потом, известен ли был Ивану Свиридовичу в ту тревожную ночь день и час выступления. Но утром он проводил митинг так, будто не было никакой подготовки к чему-нибудь особенному. Обычный митинг, который тогда собирался чуть ли не каждый день. Иван Свиридович рассказал о ночной попытке Керенского арестовать революционные солдатские и фабрично-заводские комитеты, о провале очередной кадетско-эсеровской авантюры. Призвал к спокойствию и бдительности.
Но все-таки мне, может быть, потому что я шнырял повсюду, по всем казармам, удалось приметить, что пулеметчики ведут себя как перед наступлением. Нет, пулеметы они не проверяли и не набивали ленты, но я видел: человека три с утра, хотя не было бани, надели чистое белье. Именно пулеметчики. Больше никто. Значит, считали, что будут вести бой. Но где? С кем?
Залонский, очевидно, не спал всю ночь и, кажется, основательно выпил, хотя обычно, когда офицеры собирались на ночную пьянку и игру в карты, поднимали и меня — прислуживать. В ту ночь никто не побеспокоил. Залонский, бледный, с красными глазами, сидел за столом и писал, когда я доложил, что горячая вода для бритья готова. Бриться он не стал. Завтрака не потребовал. Надев шинель, обошел двор, службы, казармы. И всюду находил непорядок и раздраженно, сердито ругал за этот непорядок солдат, унтер-офицеров и даже офицеров. И при царе он никогда так не ругал солдат. Командир как бы хотел восстановить свою власть над полком. Меня он тоже распек за какую-то мелочь. И я подумал: «Во гад, буржуй проклятый, шиш буду я тебе прислуживать». Но, произведя такой смотр, Залонский, должно быть, убедился, что вернуть власть над полком ему не удастся. На Липатова, который появился тогда, когда командир уже оброс целой свитой офицеров, Залонский тоже накричал за грязь в одном из помещений:
— Вы, господа комитетчики, только и знаете, что митинговать, а солдат скоро начнет косить сыпняк. Или революционеров такая штука, как вошь, мало интересует? Кричим о высоких материях, а прибрать в сортире не умеем. Политики! Власть хотят взять. Россией править. А портянки по полгода не стиранные. Хамы!
Он издевался, оскорблял солдат, чего раньше никогда не делал. Он как бы нарочно хотел накликать на себя гнев солдатский. И немало было таких, кто шипел ему вслед, грозился: погоди, мол, доберемся и до тебя. А Липатов — вот умный мужик! — поддакивал, потому что насчет чистоты командир был прав: распустился-таки полк при эсере Свирском.
Возможно, это спокойствие председателя полкового комитета и доконало Залонского. В какой-то момент он как то выдохся и, еще более бледный, осунувшийся, вернулся в канцелярию. Долго сидел один. Потом позвал меня, сказал, чтоб я передал кучеру — пусть запрягает. Приказал мне решительно и твердо:
— Поедешь со мной. — Словно разгадал мою жажду избавиться от него наконец, вырваться на волю.
Но я вспомнил наказ Ивана Свиридовича быть при командире, следить. Куда он поедет? С кем хочет встретиться?
Пока Залонский собирался, я таки выбрал минуту, поискал Ивана Свиридовича, чтоб еще раз спросить: что делать? Не нашел. Встретил Липатова. Спросил у него. Он подозрительно оглядел меня и ответил:
— Не лезь, парень, в чужую кашу, Ешь свою, пока дают.
Не поняли мы друг друга. Он меня не понял, считал офицерским доносчиком.
Была еще одна причина, которая заставляла меня ехать: надежда, что Залонский отправится домой, а я уже несколько дней не видел Катруси, соскучился.
Залонский действительно поехал домой. Странно, что днем двадцать четвертого, проезжая по городу, я не заметил никаких признаков начала вооруженного восстания, даже в голову мне не пришло, что за ночь и следующий день могут произойти такие события.
Может быть, только чуть ощущалась тревога. Больше было на улицах милиции, разных вестовых, появились казачьи разъезды. Кони выбивали подковами искры на мостовой. До тех пор казаков на улице я не видел.