Герцогиня Шартрская, дочь принца Конти, имела в то время 26 лет; эта была веселая, красивая, очень остроумная молодая дама. Она недурно владела стихом. Ей всегда были известны все придворные новости, все слухи и приключения. Она часто писала целые поэмы на тему этих приключений и читала их в интимном кругу. Король очень ее любил, хотя ему нередко доставалось в веселых и острых произведениях ее музы.
В это время прибыл в Париж младший брат Казановы, известный впоследствии живописец. Он написал какую-то картину и выставил ее; публика приходила, смотрела и издевалась над картиной, она была плоха. Бедный художник был в отчаянии. Он решил покинуть Париж, где сначала надеялся упрочить свою славу. Братья посоветовались и сообща надумали отправиться в Дрезден.
Пребывание в Дрездене не ознаменовалось никакими крупными событиями в жизни Казановы. Но он сообщает не лишенные интереса замечания о тогдашнем короле Саксонии, Августе III. Это был человек донельзя расточительный. Он любил придворных шутов и держал их у себя целых четырех на хорошем жалованьи. Казанова часто видал самого короля, видал и его шутов, грубые выходки которых всегда возмущали его. Много беспорядочного в жизни этого государя сваливали на его министра Брюля; но это был только преданный раб, творивший волю господина своего. Если бы Брюль был хитрым царедворцем, потворствовавшим своему повелителю из расчета, то должны же были бы результаты и плоды этого расчета выразиться хотя бы в обогащении. А между тем Брюль умер чуть не нищим и семья его осталась в крайней бедности. Как известно, Август оставил по себе недобрую память и у себя в Саксонии, и в Польше, королем которой он был избран в 1733 году.
В 1753 году весною Казанова покинул Дрезден и отправился через Прагу в Вену.
Глава IX
Казанова в Вене. — Знакомство с Метастазио. — Венские нравы. — Император, императрица и наследный принц. — Внезапная болезнь Казановы и его сражение с докторами. — Возвращение в Италию. — Неудавшаяся женитьба.
Казанова имел рекомендательное письмо из Дрездена от поэта Мильявакка к знаменитому поэту Метастазио, проживавшему в то время в Вене. Тотчас по прибытии в австрийскую столицу Казанова доставил это письмо по адресу. Метастазио произвел на него впечатление человека глубокой учености и в то же время весьма скромного и искреннего. Он охотно читал свои стихи посетителям и тут же сам указывал на лучшие их места, а затем и на слабые. Несмотря на выдающиеся совершенства его стиха, обличающие колоссальный поэтический талант, Метастазио творил нелегко. Он показал Казанове пять листов бумаги, сплошь покрытых перечеркнутыми строками; это был видимый след его работы над небольшим стихотворением, всего в четырнадцать строк; ему, по его словам, редко удавалось написать в течение дня больше 10–15 строк. Из собственных произведений он больше всего любил поэму «Аттилий Регул», хотя откровенно признавался, что не считает ее своим лучшим произведением. К большей части своих мелких стихотворений он сам писал музыку, хотя никому никогда не показывал этих своих музыкальных произведений. Он был убежден, что невозможно приспособлять слова к заранее сочиненной музыке, а следует, наоборот, подбирать музыку к словам.
Казанова повстречал в Вене много друзей-итальянцев, по преимуществу в артистическом мирке. Сама Вена чрезвычайно ему понравилась; в ней было тогда много внешнего блеска, нарядности. Но императрица Мария-Терезия впала в страшное ханжество, и ее настроение налагало свой печальный отпечаток на всю общественную жизнь. Она, между прочим, объявила войну не на живот, а на смерть промыслу погибших созданий. С этой целью была учреждена целая армия «комиссаров целомудрия», которая вербовалась из разных подонков общества. Эти стражи благонравия творили какие хотели пакости венским жительницам, которым было просто страшно на улице появляться без провожатого. Учреждение, долженствовавшее стоять на страже добронравия, живо превратилось в страшное орудие всеобщего притеснения.
Император Франц I, по словам Казановы, был очень красивый мужчина. Он был отличный и экономный хозяин, принимал участие в торговле и имел от нее хорошие барыши. Казанова утверждает, что император любил также картежную игру и играл очень счастливо, выигрывая по сотне тысяч флоринов. Наследник престола, принц Иосиф, поразил Казанову каким-то странным отпечатком чего-то рокового на своей физиономии. Казанова предсказал тогда, что этот принц кончит жизнь самоубийством, что отчасти и сбылось потом: принц был, хотя и невольной, причиною собственной смерти. Казанова повстречался и беседовал с этим принцем в Люксембурге. Иосиф долго говорил ему о людях, приобретающих себе за деньги дворянство, говорил с жаром и с глубоким презрением. Свою суровую филиппику принц закончил стихом:
— Вы правы, — ответил ему Казанова. — Но что думать о тех, кто его продает?
Принц ничего не ответил, повернулся к Казанове спиною и отошел.
Однажды устроилась увеселительная поездка в Шенбрунн. Казанова, принимавший в ней участие, объелся до такой степени, что едва добрался домой. Он занемог самым серьезным образом, лежал как пласт, совершенно обессилел, едва ворочал языком. Друзья собрались около его одра и ожидали с минуты на минуту его кончины. Предлагали ему доктора, но он решительно и упорно отказывался. Один из друзей, видя его совершенно отчаянное положение, презрел его сопротивление и привел-таки доктора с ассистентом. Последний, по приказанию врача, тотчас приступил к кровопусканию. Казанова отказался наотрез от этого излюбленного в то время метода лечения чуть ли не всех недугов. Но на его протесты не обратили внимания. Ассистент ухватил его за руку и занес ланцет. Взбешенный Казанова собрал весь остаток своих сил, схватил оказавшийся под рукою пистолет и выпалил в своего кровопийцу. Пуля пролетела на палец от его головы, задела даже волосы. Но, к счастью, никто ранен не был. Само собою разумеется, что вся компания друзей и врачевателей в ужасе разбежалась. С больным осталась одна только верная, добродушная служанка. Он продолжал лежать пластом и поминутно пил воду, которую подавала ему его благодушная сиделка. Все его лечение этим и ограничилось. На другой день ему полегчало, а на четвертый он был уже вполне здоров. Эта диковинная история разошлась по всему городу; над ней много смеялись, утверждали даже, что если бы Казанова ухлопал кровопускателя насмерть, то едва ли был бы осужден за это: весь этот случай можно было подвести под статью о законной самозащите. Замечательно, что венские врачи тоже вполне одобрили поведение Казановы, так сказать, с медицинской стороны; они в один голос уверяли, что если бы ему пустили тогда кровь, то он погиб бы. Сам же Казанова, в свою очередь, утверждает, что если бы он не выздоровел, то его смерть, конечно, приписали бы тому, что он отказался от кровопускания; он хорошо знал врачей своего времени, потому что сам едва не сопричислился к их сословию. Один знакомый ему художник поздравлял его с благополучным исцелением и советовал всегда так поступать; этот артист сам то и дело объедался и страдал несварением, лечился же исключительно водою.
Казанова пробыл в Вене недолго; он вернулся на родину и вновь начал свои скитания по городам Италии. Во время этих скитаний он повстречался с красавицею-девушкою, в которую влюбился. Он решил на ней жениться и просил своего покровителя, Брагадина, быть его сватом. Брагадин обратился к отцу девушки, но тот ответил отказом. Он сказал, что его дочь еще слишком молода и что отдаст ее на четыре года в монастырь; если по прошествии этого времени Казанова устроится, приобретет себе прочное положение и состояние, тогда отец соглашался возобновить переговоры о браке. Казанова был страшно поражен этим отказом; с ним, впрочем, подобные неудачи случались много раз; мы уже указывали на это, упоминая о его приключении с француженкою-авантюристкою. Он обыкновенно впадал в отчаяние, даже замышлял самоубийство, но потом утешался. На этот раз он пустился в отчаянную игру, сначала продулся в пух в прах, но потом сошелся с молодым миланцем Антонио Кроче, основал с ним игорную компанию и скоро поправил свои дела.
Впрочем, если Казанове не удалось попасть в настоящие мужья, то он скоро после того попал в импровизированные мужья, и притом в самой необычной обстановке. Вот как произошло дело.