«Ввиду того, что тт. Фадеев, Киршон, Авербах, Шолохов, Макарьев взяли свои заявления обратно и признали свою ошибку, считать вопрос исчерпанным».
В дальнейшем Александр Александрович не возмущался резкими поворотами партийной линии, а воспитал в себе умение с готовностью принимать любые указания. И вскоре принял участие в уничтожении недавних товарищей по руководству РАПП.
Максим Горький возражает
В мае 1932 года постановлением оргбюро ЦК Фадеева включили в состав организационного комитета Союза советских писателей, которому предстояло превратиться в своеобразное министерство по делам литературы. Максим Горький сопротивлялся этому назначению. Он писал Сталину 2 августа 1934 года:
«Фадеев остановился в своем развитии, что, впрочем, не мешает его стремлению играть роль литературного вождя, хотя для него и литературы было бы лучше, чтобы он учился».
Горький хотел сам подобрать писателей, которые могли бы возглавить союз, Он, в частности, намеревался сделать Леопольда Авербаха одним из руководителей нового Союза писателей, но этому, напротив, воспротивился Сталин. Он числил Авербаха среди молодых сторонников недавнего члена политбюро Николая Ивановича Бухарина, которые подлежали уничтожению.
Авербаха убрали из Москвы назначили секретарем Орджоникидзевского райкома партии в Свердловск. 4 апреля 1937 года его арестовали, 14 июня приговорили к высшей мере наказания в особом порядке, то есть без суда…
Сталин командировал в Союз писателей молодого партийного работника – заместителя заведующего орготделом ЦК Александра Сергеевича Щербакова. Он стал секретарем только что созданного Союза советских писателей (то есть играл роль комиссара при Максиме Горьком). Подобранные Щербаковым и утвержденные Сталиным руководящие писательские кадры вызывали у Горького протест. Он обратился с письмом в ЦК:
«Писатели, которые не умеют или не желают учиться, но привыкли играть роли администраторов и стремятся укрепить за собой командующие посты, – остались в незначительном меньшинстве. Их выступления на съезде были идеологически тусклы и обнаружили их профессиональную неграмотность.
Эта малограмотность позволяет им не только не понимать необходимость повышения качества их продукции, но настраивает их против признания этой необходимости, – как это видно из речей Панферова, Ермилова, Фадеева, Ставского и двух-трех других.
Однако т. Жданов сообщил мне, что эти люди будут введены в состав правления Союза. Таким образом, люди малограмотные будут руководить людьми значительно более грамотными, чем они».
Именно эти люди, названные Горьким малограмотными, долгие годы руководили советской литературой.
Правда, после первого съезда писателей осенью 1934 года Фадеев, который еще хотел писать, на год уехал в родные места – на Дальний Восток. Он писал там роман «Последний из удэге» – о том, как преображается жизнь в советской стране. Роман так и остался неоконченным.
Фадеева отозвали в Москву и посадили на организационную работу в Союзе писателей. Первоначально он был на вторых ролях, но умело пережил склоки и интриги в аппарате Союза и после массовых репрессий стал писательским начальником. Постановление политбюро от 25 января 1939 года, утвердившее Фадеева секретарем президиума правления Союза писателей, зафиксировало его руководящее положение в литературном ведомстве. Он руководил союзом с присущими ему энергией и темпераментом.
Разговор с товарищем сталиным
«Он выработал особый стиль прохода по коридору или залам клуба писателей, – вспоминал хорошо знавший его Евгений Долматовский, – поднимет голову, смотрит куда-то вверх и вбок – никто не подойдет с просьбами…
Он обладал удивительным умением переходить от одного дела к другому, от одного собеседника к другому, словно переворачивал лист книги. Некоторые писатели на него обижались – только что внимательно выслушал, улыбнулся, что-то доверительно шепнул и тут же отвернулся и занялся другим вопросом, другим разговором или чтением».
Руководитель союза соблюдал дистанцию в отношениях с писателями и демонстрировал демократизм в отношениях с обслуживающим персоналом. Это называлось партийной простотой.
Писатель Корней Чуковский вспоминал, как Фадеева показывал артистичный Ираклий Андроников:
«Андроников выпрямляется, словно проглотив аршин, напруживает шею, закидывает голову, шагает сквозь толпу приветствующих его литераторов, как сквозь чащу кустарников, ни с кем не здоровается, не отвечает на многоголосое: «Здравствуй, Саша», «Здравствуйте, Александр Александрович», – и вдруг видит в сторонке уборщицу: здравствуйте, тетя Маруся…»