Она стояла в канаве и пыталась большим пальцем ноги подцепить коробку из-под сигарет. Ей это удалось, и коробка полетела в реку.
– Женственной – пожалуйста, но только по понедельникам, – согласилась Ева-Лотта, всё так же мило улыбаясь. – Пока, дядя Бьёрк, нам некогда.
Бьёрк покачал головой и медленно пошёл дальше, продолжая обход.
Когда проходишь по мосту, каждый раз испытываешь сильное искушение. Можно, конечно, переходить мост самым обыкновенным способом. Но ведь есть ещё перила, притом довольно узкие. И если идти по ним, то можно испытать приятное щекотание под ложечкой. Того и гляди, оступишься и бултыхнёшься в воду. Правда, этого ещё ни разу не случалось, хотя они часто переходили мост таким манером. Но ручаться ни за что нельзя. И, несмотря на то что операция по обкорнанию ушей Алой розе была очень спешной, Калле, Андерс и Ева-Лотта считали, что могут уделить несколько минут упражнению в равновесии. Это, разумеется, строго запрещалось, но Бьёрк ушёл, и никого другого поблизости не было.
Нет, кто-то был! Как раз когда они решительно влезли на перила и в самом деле почувствовали сладкое замирание в животе, на противоположном конце моста появился, ковыляя, старик Грен. Но кто же обращал внимание на Грена!
Старик остановился перед ребятами, вздохнул и произнёс, обращаясь неизвестно к кому:
– Так-так, весёлые детские забавы! Весёлые невинные детские забавы!
Старик Грен всегда так говорил, и они его иногда передразнивали. Конечно, чтобы он не слышал. Когда Калле попадал футбольным мячом прямо в папину витрину или когда Андерс как-то слетел с велосипеда и угодил лицом прямо в крапиву, Ева-Лотта вздыхала и говорила: «Так-так, весёлые детские забавы, так-так!»
Они благополучно пересекли мост. И на этот раз никто не свалился. Андерс оглянулся на всякий случай, чтобы убедиться, что их никто не видел. Малая улица оставалась пустынной, только старик Грен шёл вдалеке. Его всегда можно было узнать по ковыляющей походке.
– Никто так чуднó не ходит, как этот Грен, – сказал Андерс.
– Грен вообще чудной, – заметил Калле. – Может быть, потому, что он такой одинокий?
– Бедняга! – вздохнула Ева-Лотта. – Подумать только, жить одному в таком мрачном доме, и никого нет рядом, кто бы мог убрать, или приготовить еду, или просто помочь.
– Вот ещё! – возразил Андерс поразмыслив. – Без уборки вполне можно обойтись. Да и одному пожить некоторое время тоже неплохо. Можно хоть спокойно заняться моделями.
Человек, который, подобно Андерсу, ютился в малюсенькой квартирке с кучей сестрёнок и братишек, не прочь был получить в своё распоряжение целый дом!
– Да ты через неделю свихнёшься, – сказал Калле. – То есть я хочу сказать, ты станешь ещё чуднее, чем сейчас. Такой же, как Грен.
– Папа не любит этого Грена, – сообщила Ева-Лотта. – Он говорит, что Грен ростовщик.
Ни Андерс, ни Калле не знали, что такое ростовщик, но Ева-Лотта объяснила:
– Папа говорит, что ростовщик – это такой человек, который одалживает людям деньги.
– Смотри, какой молодец! – заметил Андерс.
– Совсем даже не молодец, – возразила Ева-Лотта. – И вот почему. Представь, что тебе нужно занять двадцать пять эре, ну просто до зарезу понадобились двадцать пять эре.
– На мороженое, – предположил Калле.
– Вот именно, – подхватил Андерс. – Я уже чувствую, что они мне нужны!
– Так вот, – продолжала Ева-Лотта, – ты идёшь к Грену или ещё к какому-нибудь ростовщику, и он тебе даёт двадцать пять эре.
– Ну да? – спросил Андерс, приятно удивлённый такой возможностью.
– Да. Но ты должен обещать, что вернёшь их через месяц. И мало того – ты должен вернуть не двадцать пять, а пятьдесят эре.
– Дудки, – возмутился Андерс. – С какой это стати?
– Ребёнок! – сказала Ева-Лотта. – Ты что, не проходил проценты в школе? Грен хочет получать проценты за свои деньги, понимаешь?
– Уж брал бы тогда по-божески! – Калле встревожился за бюджет Андерса.
– Вот этого-то ростовщики никогда не делают, – объяснила Ева-Лотта. – Они не берут по-божески. Они берут слишком большие проценты. А по закону этого делать нельзя. Поэтому папа и не любит Грена.
– Но почему же люди такие чудаки и занимают деньги у ростовщиков? – удивился Калле. – Неужели больше не у кого на мороженое занять?
– Балда ты! – сказала Ева-Лотта. – Тут, может, речь идёт не о двадцати пяти эре на мороженое, а о тысячах крон. Представь, что кому-то сию минуту понадобилось пять тысяч крон и нет никого, кто бы мог их дать. Никого, кроме таких ростовщиков, как Грен.