Проницательность Чезаре Борджа, проявлявшаяся им в безошибочном выборе исполнителей своих замыслов, была высоко оценена Макиавелли, который посвятил герцогу одну из глав своего труда «Государь». Он пишет: «Об уме правителя первым делом судят по тому, каких людей он к себе приближает; если это люди преданные и способные, то можно всегда быть уверенным в его мудрости, ибо он сумел распознать их способности и удержать их преданность». Таким образом, Макиавелли написал не больше, чем мог бы написать сам Чезаре, возьмись он философствовать, вместо того чтобы заниматься практикой.
Герцог выбрал хотя и самого молодого, но наиболее подходящего для этого рискованного дела офицера.
На другой день, после полудня, капитан Лоренцо Кастрокаро, хорошо отдохнувший и набравшийся сил, выехал из Урбино в сопровождении полудюжины солдат и направился к лагерю делла Вольпе под Сан-Лео. Ближе к вечеру он без помех добрался туда и, поужинав в компании командира, приготовился к выполнению задуманного плана. Он облачился во все черное, чтобы быть не столь заметным при подъеме, надел под камзол кольчугу, которая была настолько тонкой, что умещалась на двух сложенных вместе ладонях, вооружился шпагой и кинжалом, опоясался веревкой, к которой прикрепил абордажный крюк с двумя зубцами, очень широкий в том месте, где загибались зубцы, и плотно обмотал его соломой.
Он условился с делла Вольпе, чтобы тот во главе пятидесяти человек незаметно подкрался по тропе к крепости и ждал, когда Кастрокаро откроет ворота.
Стояла ясная летняя ночь, с неба светила полная луна, и на многие мили вокруг все было видно как на ладони. Это благоприятствовало осуществлению первой части плана, а к полуночи, когда Лоренцо рассчитывал оказаться около вершины, луна уже начнет опускаться за горизонт.
В девять часов вечера он начал подъем на обрывистый утес, вершину которого, словно капитель колонны, венчала крепость, серые стены и башни которой сейчас были залиты лунным светом. Поначалу он мог карабкаться вверх достаточно быстро, однако вскоре склон стал круче, точек опоры стало гораздо меньше, а кое-где они совсем исчезли, и Лоренцо стал двигаться медленнее, с предельной осторожностью, продвижение замедлилось.
Он не испытывал ни колебаний, ни сомнений. Прошел добрый десяток лет с тех пор, как мальчишкой он взбирался на эти горы, но память детства прочна, и он поднимался так же уверенно, будто проделывал это последний раз вчера. Он помнил каждый незначительный выступ скалы, каждую трещину, куда можно было поставить ногу, и был готов преодолеть каждую расщелину.
За час он прошел едва ли треть пути, а самая трудная часть была еще впереди. Он уселся на широком, покрытом травой выступе, чтобы перевести дыхание. Внизу на многие мили расстилалась освещенная луной равнина Эмилии, далеко к востоку отливала серебром гладь моря, а на западе возвышались сверкающие снежные вершины Апеннин. Над ним нависала серая скала, обрывистая и гладкая, как стены продолжавшей ее крепости, и подъем по ней обескуражил бы самого отважного горца. Лоренцо знал, что сейчас его ожидало главное испытание этой ночи. По сравнению с ним все остальное: перелезть через крепостную стену, заколоть одного-двух часовых и открыть ворота — казалось делом относительно простым и безопасным. Здесь же один неверный шаг, мимолетная волна страха или секундное головокружение ведут к неминуемой гибели.
Он поднялся, коротко помолился святому Лоренцо, своему небесному покровителю, и продолжил восхождение. Распластавшись по поверхности скалы, он прополз по узкому выступу и добрался до другого, более широкого. Здесь он остановился, чтобы еще раз перевести дух. Он был рад, что этот участок остался позади, поскольку подъем теперь стал на некоторое время легче.
Опасаясь, что шпага может помешать ему, он отцепил ее и швырнул в пропасть. Жаль было расставаться с оружием, но он понимал, что подвергнется большой опасности, оставив его при себе. Затем, сделав глубокий вдох и собравшись с силами, он прыгнул через черный провал пропасти, ориентируясь на чахлое деревце, которое росло на другой стороне. Он уцепился за хрупкое растение руками и ногами, как обезьяна, моля Бога, чтобы оно выдержало его вес. Однако дерево оказалось крепким, и, держась за него руками, он нащупал под собой опору для ноги, сделал шаг и очутился в узкой расщелине, поднимавшейся вверх футов на двадцать. Как червяк, он пополз вдоль нее, упираясь руками и ногами в стенки.