Миф о том, как Атлант переложил небесный свод на Геракла, когда отправился для него за золотыми яблоками в сад Гесперид, и как лишь хитростью удалось Гераклу вновь взвалить на плечи Атланта небесный свод, словно предсказывает сбои в работе либеральной демократии. О сбоях Цветков вещал в эфире неоднократно. А как же иначе, если анализ функционирования один из механизмов работы открытого общества? При том, что политические перипетии былых, хотя и недавних, лет остались за пределами книги, комментарий к сбоям, а то и поломкам с драматическими последствиями автор захватил в свое атлантическое избранное.
В целом перевешивает критика современного Запада с позиции, традиционно занимаемой правыми, но с поправкой на просвещенный, интеллектуальный неоконсерватизм. Бестрепетно отвергает Цветков антиглобализм, мультикультурализм, спекулятивно алармистскую деятельность зеленых, приятие исламизма (не путать с исламом) все те явления, что порождены диалектикой асинхронного развития цивилизаций планеты и, в результате, комплексом вины и покаяния Запада с его колониальным прошлым. Завершающее Атлантический дневник эссе Два полушария констатирует пробуждение Запада от чарующего либерального сна в кровавую реальность. От парадигмы Америки как козла отпущения, популярной во всем остальном мире и также среди американских левых радикалов, интеллект Цветкова предсказуемо не зажигается.
Антиамериканизм сегодня практически заменил всю рассыпавшуюся левую идеологию поставленный Цветковым диагноз не мешает ему, тем не менее, критиковать американский образ жизни порой и слева. Так, в эссе Золотая клетка он признает наличие нерешаемой проблемы антропологическую деградацию населения в самом феномене общества потребления в святая святых либерализма: free enterprise. Что ж, такой право-левый охват действительности не удивляет в Цветкове: он лоялен не политическим группировкам, а правде.
И оттого такое весомое место в Атлантическом дневнике (Парадоксы Ферми, Мыслящее имущество, Братья и сестры, Любить дальнего и др.) занимает обсуждение тех достижений науки, что для людей, охотнее потребляющих идеи, нежели вещи, тесно связаны с последними вопросами (the first things! первоосновы в американском дискурсе). Главные черты научного знания, продуманно аргументирует Цветков, это опровержимость и кумулятивность, то есть способность к накоплению и прогрессивному разрастанию. Они видны особенно контрастно в сравнении с религией, которую многие, по крайней мере ее приверженцы, тоже считают видом знания. Во-первых, религия неопровержима, то есть лишена механизма самокорректирования: вся основная информация содержится в ее исходных предпосылках, то есть догмах, и от приверженцев требуют не попыток опровержения для проверки истины, а безусловной веры. Во-вторых, религия некумулятивна заключенные в ней знания даны изначально, а изменения всегда радикальны и не включают прежних достижений: христианство не является составной частью ислама, католицизм не входит в лютеранство в качестве частного случая. (А классическая физика Ньютона частный случай современной.) Читатель, следящий за научно-популярной литературой, выходящей в США, разглядит в Атлантическом дневнике пейзаж перед битвой.
Дело в том, что в последние три-четыре года в США, стране, где подавляющее большинство населения считает себя верующими и где президентом скорее изберут чернокожего с самым скромным образованием, чем белого атеиста с Нобелевской премией, стали выходить одна за другой книги космологов, физиков, биологов, нейрофизиологов, философов, прервавших в вернувшиеся времена мировых религиозных войн свое традиционное отмалчивание по вопросам религии и невозмутимо заявляющих о своем атеизме. Воистину восстание ученых в обществе человека массы! Наиболее воинственным пришлось обзавестись телохранителями. (Известен случай убийства за отстаивание атеистических убеждений.) Новоявленные бунтари предлагают широкой публике знание о Вселенной, заведомо исключающее смертоносную конкуренцию религий знание в одном флаконе с высокой пострелигиозной этикой и эстетикой неисчерпаемой духовной жизни в творческой работе над последними, или первыми вопросами. Возможно, прилетели первые ласточки новой эпохи неленивых и любопытных, и, кто знает, нерешаемая проблема общества потребления может и решиться с всемогущим ходом времени: привлекательность материальных вещей потускнеет перед увлекательностью идей на витке нового Просвещения.