В конце концов я научился понимать, что некоторые знакомые слова могли быть связаны с незнакомыми понятиями. И не только такие абстрактные, как “дружба” или “верность”, но и совершенно конкретные. Например, “вино”.
Я получил первую стипендию, и мой сокурсник - единственное существо мужского рода в группе, - решительно заявил:
- Надо обмыть. Такая традиция!
- А чем обмывать положено?
- Как это чем? Вином, конечно.
- Ясное дело, вином. Я спрашиваю, каким - “Лыхны”, “Псоу”, “Хванчкара”?
Он посмотрел на меня с недоумением.
- Пойдем покажу.
В магазине было всего два сорта, совершенно незнакомых, - “Солнцедар” и “777”.
- Дайте нам три семерки, - решительно сказал сокурсник.
Мы сели на скамейку в парке, и он достал из портфеля стакан.
- Что, прямо здесь? Без закуски?
- Конечно. Ты - первый.
- А что говорить надо? - сказал я, с сомнением принюхиваясь к мутной жидкости неопределенного цвета. Вином не пахло.
- Скажи: “Чтоб не последняя” - и пей залпом.
- Ну, чтоб не последняя.
Вкус был похож на сильно прокисший лимонад. Через несколько минут, еще до того, как он допил бутылку, я почувствовал, что пьян. Я не мог сдержать тошноты, что позор удваивало. Не помню, как оказался дома - сам как-то дошел или он дотащил.
Больше предложений обмыть не поступало.
В России настоящего вина не пьют. Не потому, что вкуса не чувствуют, а из принципиальных соображений.
Настоящее вино - ритуальный напиток. Его нужно пить в больших компаниях за обильным столом. Не торопясь, чтобы не забыть никого из присутствующих. И не просто пожелать здоровья, но обязательно помянуть предков. Потому что вино тесно связано с памятью. Оно - тяжелит, тянет человека к земле, корням… Смысл винного застолья - испытание. Нужно выпить очень много, но не опьянеть. Во всяком случае, вида не показывать и домой дойти самостоятельно. На худой конец, немного покачиваясь.
Русская водка - совсем иное. Ее пьют, чтобы забыться, заглушить боль, воспарить над землей, почувствовать себя свободным. Если не опьянеть, не наделать глупостей, то не стоит и начинать. Водка - напиток забвения.
За столом, где пьют вино, царит строгий порядок. Иерархия соблюдается.
За столом с водкой - равенство и братство.
Дай солдату перед боем вина - он, пожалуй, маму вспомнит и затоскует.
А от водки - в бой побежит, позабыв про натертые портянками ноги.
Я в России не пью. Вино - не с кем, а водки - не хочется…
Прошло много лет с того дня, как я сел в поезд и уехал из города. Тогда я, конечно, не понимал, что переехать из Сухуми в Россию невозможно. Потому что это не поступок, а длительный процесс. Он не закончился до сих пор - я все еще в пути. И вернуться нельзя - города, из которого выехал, уже нет. Дело не в том, что там была война и много домов разрушили, а людей поубивали или выгнали. Даже если бы войны не было, я бы не смог возвратиться.
Пока переезжаешь, все меняется - дома, деревья, улицы, друзья… И главное, без тебя и ты ничего об этом не знаешь.
- Привет! Куда спешишь? Что, не узнал?
- Кажется, нет… простите.
- Да мы же за одной партой сидели! Я - Валера Кейян.
- Боже мой! Кейян - океан! Быть не может!
Может, может… А куда делся тот, низенький и тщедушный?
Иногда кажется, что реальный Сухуми разбился, как стекло, и осколки разлетелись во все стороны. Я ищу его в других, далеких местах. Однажды нашел кусочек в Париже - маленький такой пятачок: угол дома, скамейка, платан… И уходить не хотелось. Так бы и сидел всю жизнь.
И в Антверпене находил, и в горах под Турином. Еще во сне вдруг оказывается, что самый красивый особняк Страсбурга находится в Сухуми. И мы в нем живем.
А в Москве… разве что в нашей квартире хранится медная дверная ручка из дома, который построил дед. А дверей-то и нет, так что ни выйти, ни войти.
Да еще пепельница.
Александр Мелихов.Hubert Winkels. Gute Zeichen. Deutsche. Literatur 1995 - 2005. (Хуберт Винкельс.Добрые знаки. Немецкая литература 1995 - 2005.).
Привкус горечи
Hubert Winkels.
Gute Zeichen. Deutsche Literatur 1995 - 2005. - Kiepenheuer amp;amp;Witsch, 2005.
(Хуберт Винкельс.
Добрые знаки. Немецкая литература 1995 - 2005. - Кипенхойер и Витш, 2005).
Когда-то, лет сорок назад, я делала в Иностранной комиссии Союза писателей сообщение на тему “Реклама в буржуазном обществе как апелляция к подсознанию”, преисполненное критики в адрес общества потребления. В Германии - на моей исторической родине - я оказалась как раз в пору, когда на страницах центрального издания страны еженедельника “Цайт” шла дискуссия “Интеллектуалы в эпоху Аденауэра”, где обсуждался момент выбора политического и экономического пути Германии после ее поражения во Второй мировой войне. Эта дискуссия показала, как немецкие писатели неоднозначно отнеслись к реформам, ориентированным на “американизацию” страны, ее “коммертизацию”. Создавая в 1947 году первое немецкое национальное сообщество “Группа 47”, большинство из них мечтало о демократическом социализме, в условиях которого будет преодолеваться нацистское прошлое.