Однако народы, не имеющие такой защиты, сильно пострадали при встрече с новыми формами дурмана. Если табак, например, встретил в Европе прохладный прием, осуждался церковью, а в петровской России за курение полагалось суровое наказание, то у народов Севера он стремительно распространился, вызвав сильное пристрастие. Табак там курили все: взрослые, малые дети, девяностолетние старухи не расставались с трубкой, его нюхали, клали в рот, он был слишком дорог — так подмешивали порошок из коры, чукчи курили даже в бушующем море — огоньком внутрь… Ученый-ссыльный Владимир Богораз-Тан, исследовавший Север в прошлом веке, сообщает, что перебои с табаком вызывали у чукчей тяжелейшую дегрессию: в такой год один зажиточный оленевод отказал в табаке своему брату, началась погоня, брат, убив его копьем, «рассек грудь и извлек прокуренное легкое, которое высушил и искрошил в кисет»… Другое новшество — изобретение перегонки спирта. Появление крепких напитков подорвало, например, процветающую цивилизацию доколумбовой Америки, а в XX веке вызвало деградацию северных народов Евразии («северная конкиста» проливала не кровь, а спирт, чайник с которым стоял в каждом сельпо), к которым можно отнести и русских, как ни печально зто звучит.
Если в древности малочисленный и опутанный запретами дух дурмана приносил скорее пользу, чем вред, то современная приобщенность к нему молодежи и массовое производство, напротив, сделали его врагом человечества. Его ставшие безмерными запросы усугубляют экологический кризис, заставляя разрушать тропические леса под плантации коки, превращать в спирт древесину, зерно и прочие источники крахмала, раздувая войны за место под южным солнцем. Неограниченный доступ к психоактивным веществам ставит человечество перед угрозой «ухода в мир сновидений».
Некоторые общества имеют мощные этические ограничители, даже могут позволить себе смягчить правовые запреты и, например, поднять вопрос о легализации ряда наркотиков. Но большинство коллективов такой этики не имеют и беззащитны перед грозным божеством Дурмана, которое и ныне все так же сильно и требовательно к соблюдению ритуалов своего культа.
Александр Голяндин
Был ли Лютер мятежником?
Воспользовавшись стечением народа в Виттенберг по случаю праздника всех святых, он [Лютер] прибил к дверям соборной церкви свои тезисы против индульгенций.
Из года в год 31 октября весь протес* тантский мир отмечает День Реформации, Принято считать, что в этот день в Виттенберге Мартин Лютер (1483–1546), основатель немецкого протестантизма, при большом стечении народа открыто выступил против авторитета римского папы. Еще и сегодня во многих учебниках истории можно прочитать рассказ о том, как монах-августинец Мартин Лютер в субботу, в канун праздника всех святых, незадолго до полудня, вышел из монастыря, направился в Замковую церковь, расположенную примерно в пятнадцати минутах ходьбы, и прибил на ее северной двери плакат, где были изложены 95 тезисов. Тяжелые удары молотка, поднятого мятежным монахом, эхом отозвались в Риме.
Что же возмутило Мартина Лютера? В 1506 году папа Юлий II (1503–1513) ввел новую индульгенцию (плату за отпущение грехов), ибо срочно нуждался в деньгах. Будучи ценителем искусства и покровителем зодчества, он задумал возвести огромный храм: собор святого Петра.
Способ, избранный им, чтобы пополнить казну, был не нов. Со времен высокого средневековья церковь, стоило ей испытать денежные затруднения, сразу «даровала» индульгенции. Еще в XIV веке они стали появляться по поводу юбилейных годов; позднее их вводили все чаще. Они назначались для всего католического мира, для отдельных стран и даже духовных провинций. Разумеется, не все деньги, уплаченные за отпущение грехов, стекались в Рим. Поживиться ими спешили многие: епископы, владетельные князья, продавцы. Порой ловкие продавцы индульгенций обирали население обширных областей.
Немецкие князья не раз восставали против этого. Так, Фридрих Мудрый, курфюрст Саксонский, во владениях которого жил тогда Лютер, запретил «индульгенцию на храм святого Петра». В Виттенберге, да и во всей Саксонии, ее не продавали. Причина, пожалуй, крылась в ревнивой зависти, что испытывал Фридрих к архиепископу Альбрехту.
Альбрехт был младшим сыном курфюрста Иоганна Бранденбургского. В 1513 году — всего двадцати трех лет от роду — он стал архиепископом Магдебургским. Ему было этого мало. Через год он добился, чтобы ему передали и архиепископство Майнцское. Такое слияние приходов противоречило каноническому праву. Тем не менее Рим готов был благословить это назначение, если Альбрехт соберет определенную сумму денег: ведь храм строить надо!
Так молодой архиепископ стал отвечать за продажу индульгенций по всей Германии. Половину денег он отсылал в Рим, половину оставлял себе. Чтобы быстрее добыть деньги, он упростил процедуру, велев продавцам отпускать грехи, не требуя от грешников покаяния. Лишь бы те платили мзду! Он даже составил пространную инструкцию — «Jnstruktio sum maria», состоявшую из девяноста четырех разделов. Вооружившись ею, торговцы разъезжали по всей стране. Однако в Саксонию они не смели показываться. Курфюрст Фридрих не хотел, чтобы могущество архиепископа Альбрехта укреплялось деньгами его подданных. Деньги должны оставаться в стране. Наоборот, пусть люди едут в Виттенберг, дабы за определенную плату посмотреть реликвии, хранимые там, что, так же как и покупка индульгенций, даровало отпущение некоторых грехов.
Виттенберг был богат на святыни, ибо Фридрих усердно собирал их. Некоторые он унаследовал, в том числе шип из тернового венца Иисуса, ставший украшением коллекции. Фридрих хотел превратить Виттенберг в своего рода «немецкий Рим». Чтобы пополнить сокровища, хранившиеся в Замковой церкви, он посетил многие страны и настойчивыми трудами довел число реликвий в своем собрании почти до двадцати тысяч. Были туг и такие удивительные предметы, как четыре волоска девы Марии, лоскут ее одеяния, зуб святого Иеронима, кусочек пеленки Иисуса, соломинка из яслей, в которых пребывал Христос, крошка хлеба, оставшаяся от тайной вечери.
Итак, виттенбергская церковь изобиловала предметами, даровавшими благодать, и потому привлекала внимание жителей не только Саксонии. Множество гостей стекалось из соседних княжеств — Магдебурге кого и Бранденбургского. Все они оставляли в Виттенберге немало денег. Особенно много народа собиралось на праздник всех святых. В этот день благодать, исходившая от реликвий, казалась как никогда сильна. Ведь Замковая церковь была основана в день всех святых, и потому сюда сходились тысячи людей.
Фридрих Мудрый радовался процветанию своего «немецкого Рима», а вот Лютер был сим обеспокоен. Он считал, что здесь, в Виттенберге, опасно пренебрегают покаянием грешника. Еще в 1616 году он остерегал тех, кто превратно понимал отпущение грехов, — и речи зти вовсе не радовали его владетельного князя.
В лекциях, читаемых в Виттенберге ком университете, Лютер снова и снова говорил о покаянии. Все чаще и несомненнее он метил в «индульгенции на храм святого Петра», распространяемые Альбрехтом. Постепенно он сознавал, что истинное зло исходит от них. В январе 1517 года в Магдебурге кую духовную провинцию прибыл проповедовать монах-доминиканец Иоганн Тецель. Архиепископ Альбрехт назначил его комиссаром, уполномочив торговать индульгенциями, и определил ему высокое жалование. Очевидно, этот монах снискал огромный успех. Даже Лютер сообщает, что жители Виттенберга, «словно безумные и одержимые», спешили к Тецето, благоразумно остановившемуся близ границы Саксонии, и покупали у него индульгенции.