Так что наша программа способна работать со всеми, от младенческого возраста до аспирантуры. Каждая из наших игрушек непредсказуема. И потому педагогу или родителю, который не знает, как поведет себя тот или иной объект, тоже приходится строить свои гипотезы; это создает некое равноправие и атмосферу демократичности. Поэтому ребенок спокойно выстраивает любые теории, даже ошибочные, будучи уверенным, что его не станут ругать, а наоборот, поощрят. Это опять же принцип Пиаже, который говорил, что ключевой силой развития является возможность ребенка строить ошибочные теории, чтобы наращивать когнитивные мускулы.
В этом чудо-сосуде вода закипает прямо в руках, без газа и электричества. А вот как остановить процесс кипения — проверка на логику.
Н. Федотова: — Кто же придумывает и производит эти необычные игрушки?
Э. Финкельштейн: — Таких готовых игрушек у нас в стране нет. Иногда мы придумываем их сами. Случается, используем классические, насчитывающие, подобно ньютоновской, уже сотни лет. Бывает, что игрушка придумана в России, а произведена за рубежом. Мы много ездим по научным центрам, собираем образцы заинтересовавших нас объектов и разрабатываем к ним методики. А ведь нам нужны игрушки и логикоманипулятивные, и естественнонаучные, и музыкальные, и имитационные… И кто-то должен производить их в массовом количестве. Нужна педагогическая индустрия. Во всем мире это одна из самых мощных областей бизнеса, она стоит в одном ряду с аэрокосмической техникой или добычей нефти, ведь дети и подростки — колоссальный и очень активный слой потребителей, особенно когда речь идет об их образовании, обучении… Но, увы, у нас сегодня такой индустрии практически нет.
Что еще входит в наш «Понарошкин мир»? Развивающие книги, тетради, сценарии, учебники, карточки, схемы, графические языки, материалы для изучения и конструирования, компьютерные обучающие программы, аудио- и видеоматериалы… Ну и, конечно, люди…
Н. Федотова: — Наверное, вы подбираете каких-то особых прелодавателей, или они у вас проходят специальное обучение?
Э. Финкельштейн: — Конечно, это должны быть люди с творческим потенциалом и демократичные по отношению к детям. Мы проводим для них семинары, консультации, практикумы, а потом сотрудничаем с ними, вместе разрабатываем новые программы.
У нас много отдельных программ — по развитию внимания, логики, моторики или по математике, по яэыку, по естествознанию. Каждая рассчитана на определенный возраст. Но, на самом деле, их должно быть гораздо больше: ведь у каждого ребенка и каждого педагога свои особенности. Поэтому мы не ждем неукоснительного следования нашим инструкциям. Мы говорим: есть вариант, сделай свой с какими-то отклонениями, находками, учитывая индивидуальность. Скажем, дроби и пропорции можно изложить на материале кулинарии, смешивая салат, а можно на материале кройки и шитья. Чем больше таких вариаций, тем гуще становится сетка программ. И тогда это действительно получается настоящая среда. Причем процесс этот двойной — развития самой среды и обучения педагогов, повышения их квалификации. Кстати, пользы от этого гораздо больше, чем от лекций.
Н. Федотова: — А как родители относятся к вашей программе? Ведь им в какой-то мере тоже приходится участвовать в обучении своего ребенка?
Э. Финкельштейн: — А это происходит само собой. Просто родителям интересно. Я считаю, что вообще ни один педагогический процесс не будет эффективным, если он не интересен родителям. В «Понарошкином мире» им предстоит сделать для себя немало открытий, причем там, где все казалось очевидным и тривиальным. Ничего удивительного: они смотрят на мир глаэами ребенка и вместе с ним включаются в процесс совместного творчества.
Результаты обучения появляются очень быстро, и родителям не надо ждать, что скажет педагог и какие у ребенка будут отметки. Уже через месяц- полтора мать трехлетнего малыша видит, что он очень изменился: и поведение другое, и речь, и восприятие, и наблюдательность. Теперь малыш не просто «почемучка», он постоянно теребит родителей, чтобы они помогли ему самостоятельно ответить на возникшие вопросы.
Н. Федотова: — Эдуард Борисович, что бы вы изменили в сегодняшней системе образования?
Э. Финкельштейн: — Прежде всего, надо менять содержание. Об этом говорят уже давно. Но мы конкретно предлагаем, как это сделать, какие интегральные идеи, какую картину мира положить в основу обучения. Кстати, сюда можно подключить и ПТУ. Они будут прекрасными производителями необходимых для обучения средств. Нужны конкурсы учащихся, специальные конференции с участием детей. Их работы надо публиковать, что мы и делаем. Сегодня у нас есть производители и потребители, спрос и предложение. Нет системы, организации, которая бы позволила все это осуществить. Мы рассматриваем наш проект как стратегический путь развития образования.
Вот сейчас многие задаются вопросом о нашей национальной идее. Основная проблема любой страны — это ее место в мире, то, что она может миру предложить, не болтовню о духовности, а что-то конкретное. Я думаю, что построенная нами модель образования, целостная, непротиворечивая, гармоничная и полная, могла бы стать той самой идеей. И мы бы заняли очень хорошее место в международном разделении труда, ибо это и есть предложение интеллектуального продукта, это и есть столь давно ожидаемая смена парадигмы образования.
Михаил Голубовский
Добжанский в двух мирах
Плодородие почвы держится тонким поверхностным слоем, который накапливается веками.
Процветание нации, государства, культуры также зависит от тонкого слоя, создаваемого и поддерживаемого многими десятилетиями и столетиями. В России «генофонд культуры», созданный двумя веками, восемнадцатым и девятнадцатым, был разметен катастрофой 1917 года и серией селективных репрессий в последующие годы. Настало время собирать камни.
Само понятие «генофонд» известно ныне так же широко, как атом, молекула или информация. Возникнув в московской школе эволюционной генетики (С.С. Четвериков, А.С. Серебровский), оно вошло в обиход мировой культуры в основном благодаря научной и просветительской деятельности крупнейшего эволюциониста и генетика, гуманиста Феодосия Григорьевича Доб(р)жанского (1900–1975).
В конце июля 1997 года вышел необычный номер авторитетнейших «Докладов Американской академии наук» (PNAS). Он открывается материалами симпозиума, посвященного шестидесятилетию публикации книги Добжанского «Генетика и происхождение видов». Выход книги Добжанского дал мощный толчок синтетической теории эволюции, которая связала дарвиновскую концепцию естественного отбора и генетику, объединила подходы натуралистов и генетиков-экспериментаторов и определила на десятилетия пути изучения эволюционного процесса. Особеннб это касается Америки. (В Европе сходную роль сыграли в это же время работы другого выходца из России — Н.В. Тимофеева-Ресовского, 1900–1980). Книга Добжанского вышла тремя изданиями: в 1941 и 1951 годах, и затем в 1970 он выпустил четвертый переработанный вариант под названием «Генетика эволюционного процесса».