Однако не один Шереметев был виновен в том, что на протяжении 150 верст от Пярну до Нарвы, где были как минимум три труднопреодолимые переправы, не удалось задержать неприятеля. Его не подкрепили ни пехотой, ни легкой артиллерией. А по тогдашним установкам он не только с дворянской конницей, но и с регулярной кавалерией не мог долго препятствовать наступлению пехоты. Наконец, сам царь, зная о нерасторопности тяжелого на подъем Бориса Петровича, не дал ему четких указаний.
Сильно усугубил положение войск отъезд царя в Новгород в ночь на 18 ноября. Вступивший в командование войсками герцог де Кроа ни в коей степени не мог заменить его. Все строгие наставления царя своим генералам, офицерам и даже солдатам слушаться нового главнокомандующего «яко самому его царскому величеству под тем же артиклом», не могли достигнуть своей цели. Вообще, эпизод с «арцухом фон Кроем» на первый взгляд кажется совершенно непонятным. Зачем Петру нужен был этот генерал «цесарской службы», успевший за 49 лет службы четырежды поменять своих «хозяев»? Но кого еще мог поставить во главе войска Петр? Патрик Гордон совсем не ко времени сошел в могилу. Следом за ним последовал Лефорт. Из живых остался Федор Головин, до того получивший звание генерал-адмирала, а с началом войны со шведами ставший генерал-фельдмаршалом. Но этот опытный дипломат фельдмаршалом был липовым. Это прекрасно было известно Петру. Не случайно, покидая войска, царь взял с собой Головина: со своими знаниями и способностями генерал-фельдмаршал нужен был ему не на поле сражения, где от него было мало проку, а за столом переговоров с королем Августом.
Сам Петр ни по своему скромному чину капитана, ни по принципиальным соображениям, на должность главнокомандующего не претендовал. Да и оставляя вместе с Головиным армию, он в любом случае должен был искать нового главнокомандующего. Де Кроа показался ему для этого самой подходящей фигурой: он еще в Амстердаме, напрашиваясь на русскую службу; выложил перед Петром рекомендательные письма, подписанные самим императором. В них герцог – «храбрый», «опытный генерал», который обязательно «снискает новую славу под знаменами Русскими». Что же еше было нужно?
Даже постоянные смены «хозяев», которые современные авторы вольно или невольно ставят незадачливому полководцу в упрек, были для XVI11 столетия делом обычным. Знаменитый герцог Мальборо, которого незадолго до Полтавы безуспешно пытались переманить на русскую службу, начинал свою громкую карьеру под началом французского маршала Тюренна и удостоился похвалы самого Людовика XIV. Это, однако, не помешало ему в последующем воевать против французов и отравлять своими победами последние годы жизни «короля-солниа». Так что послужной список де Кроа не только не смущал царя, а, напротив, служил доказательством профессионализма и востребованности военачальника.
В Нарву де Кроа прибыл как представитель Августа Сильного с заданием уговорить царя прислать королю под Ригу в помошь 20 тысяч человек. Уговоры ни к чему не привели. Зато Кроа как нельзя кстати оказался под рукой, когда царь решил оставить войско. Перед самым отъездом в Новгород царь призвал его к себе и объявил о назначении главнокомандующим. Герцог был изумлен, он отказывался, «отговариваясь недавним прибытием в армию» и незнанием языка. Петр возражения не принял и настоял на своем. Разумеется, знай, что произойдет через сутки, де Кроа был бы куда настойчивее. Но все опасения перевесила надежда, что сил и времени хватит, чтобы отсидеться за одними укреплениями и взять другие. Не случайно представитель Августа при царе барон Лангет в тот же день написал: «Я надеюсь, что теперь, когда герцог де Кроа получил полную власть, дела у нас примут другой оборот, ибо у него кончились вино и водка. Лишенный своей стихии, он, вне всякого сомнения, удвоит усилия для того, чтобы прорваться к винным погребам коменданта».
Вечером 18 ноября, в виду появления неприятеля у Нарвы, новый главнокомандующий собрал свой первый и последний военный совет. Известно, что на нем Шереметев высказался за то, чтобы выйти из-за укреплений в поле и дать противнику сражение. Однако возобладала другая точка зрения: остаться на месте и под прикрытием рогаток, валов и рвов встретить противника. Это было в глазах большинства полководцев много предпочтительнее рискованных сражений. Их по возможности избегали, «припасая» на крайний случай. Главнокомандующий и генералы действовали как обычные военачальники. И просчитались, потому что имели дело с военачальником необычным.
Карл XII, который по тогдашним понятиям был обязан дать отдых своим уставшим полкам, предпочел нападение. Такое решение им было принято, едва измученные штормом солдаты сползли по шатким трапам с кораблей. По приказу короля 12 ноября, в самое ненастье, они выступили в поход, оставив обозы и навьючив на себя продовольствие и боеприпасы. Да и как отдыхать в этих условиях. Как отдыхать, не имея возможности обогреть и накормить солдат (ночь в канун сражения многие солдаты провели стоя)? И опасно было. Имея такие незначительные силы, медлить, давая противнику прийти в себя и собраться с духом, значило сильно рисковать. Оставалось одно – нападать. Но главное – внезапное нападение, прочно взятая инициатива, навязанная противнику воля были излюбленными приемами борьбы короля Карла и одновременно принципами шведского военного искусства.
Какими силами король располагал? В нашей литературе обычно завышают численность шведов – «приятнее знать», что победа была одержана пятнадцати-двадцатитысячной или даже тридцатитысячной армией. Но Карл, на самом деле, в лучшем случае имел сил ровно вдвое меньше. Марш-бросок обессилил полки. Появились больные и отставшие. На последней перед сражением ночевке собралось 8430 человек.
Сражение началось в 11 часов утра перестрелкой, продолжавшейся до 2 часов дня. Карл надеялся выманить русских в поле, однако те предпочли остаться за непрерывными земляными укреплениями в семь верст длиной и девять футов высотой с деревянными надолбами и глубоким рвом в придачу. Понятно, что при таком построении и пассивной тактике численное преимущество теряло свое значение. Резерва совершенно не было, а маневрировать вдоль фронта, ввиду тесноты между внешней и внутренней линиями, было невозможно. Да и не было для этого навыка и опытности. Поэтому собранные в кулак шведы могли попытаться проткнуть растянутые линии где угодно. Но это означало, что измученным, почти вчетверо уступающим по численности шведским солдатам придется сначала штурмовать укрепления русских. Но Карл не устрашился трудностей. Было приказано готовиться к штурму.
Около 2 часов в небо взлетели сигнальные ракеты. Их трудно было разглядеть: неожиданно потемнело, над Нарвой нависли низкие облака и поднялась настоящая вьюга. Раздались голоса, призывающие отложить штурм. Но Карл уже увидел все выгоды от непогоды. «Нет, нам пурга метет в спину, а неприятелю – в лицо». Король оказался прав: встречные залпы легли выше наступающих. Шведы методично шли вперед. Надо представить, какое воздействие оказывали на необстрелянных новобранцев выныривавшие как привидения из снежной мглы. Казалось, шведы заговоренные, их не берут ни ядра, ни пули.
Рвы были заброшены фашинами. Шведы вскарабкались на валы и обрушились на солдат. «Резня была страшной» – вспоминали впоследствии шведские офицеры.
Разорвав в двух местах оборонительную линию, шведы последовательно стали расширять прорыв, разворачиваясь на север и юг.
С этого момента всякое превосходство в силах утратило свое значение. Фронт превратился в глубину построения. Боевой порядок рассыпался. Солдатам ничего не оставалось, как стоять и умирать или очертя голову бежать. И войска побежали. Первыми, в центре, – стрельцы Трубецкого, затем подались назад солдаты дивизии Головина. Не устояли и дворянские сотни Шереметева. Без боя (!), обгоняя друг друга, всадники в беспорядке устремились к реке. В холодных водах Наровы утонули около тысячи человек. Так бесславно завершило свою историю поместное ополчение, сыгравшее столь важную роль в отечественной истории! Позднее Карл признавался, что «смелый маневр» Шереметева для него был манной небесной: «Я ничего так не боялся, как русской кавалерии, чтоб она сзади не наступала, однако ж они мне такую любовь сделали, что назад чрез реку на лошадях переплыли».