Вавилов остановился на многих вопросах селекции и генетики.
Ценность каждого из рассмотренных Вавиловым направлений была неодинаковой, но все-таки каждое из них нечего было и сравнивать с пока еще никак неапробированной яровизацией. И, тем не менее, Вавилов выделил ее в особый раздел доклада и превзошел в оценках всех ученых, говоривших или писавших о яровизации раньше: «Особенно интересны… работы Лысенко, который подошел конкретно к практическому изменению позднеспелых сортов в раннеспелые, к переводу озимых сортов в яровые… Опыт Лысенко показал, что поздние средиземноморские сорта пшеницы при специальной предпосевной обработке могут быть сделаны ранними в наших условиях… нужна немедленная упорная организационная коллективная работа, чтобы реализовать интереснейшие факты, установленные Лысенко».
В поле (слева направо): Н. И. Вавилов, Г. К. Мейстер и Т. Д. Лысенко
Конечно, от таких слов у любого человека могла закружиться голова, но Лысенко уже вполне свыкся с ролью победителя. Его выступление было самым заметным на совещании. Вряд ли даже Вавилов мог предположить, что в центре внимания участников совещания окажется вовсе не его доклад, а выступление начинающего агронома. Лысенко ошеломил присутствующих заявлением, что благодаря изменению всего одного фактора – температуры, ему удалось увеличить урожайность азербайджанских пшениц, высеянных в Одессе, сразу на СОРОК процентов!
Больше никаких цифр в докладе приведено не было – и это тоже было существенным моментом выступления, которое свидетельствовало о том, какой он тонкий психолог. Главное было сказано – без излишнего шума и ненужных словоизлияний. Одна цифра говорила больше, чем сто цифр.
Остановился он еще на одном вопросе, вряд ли тогда привлекшем чье-то внимание, но для нашего будущего рассказа существенном: он заверил присутствующих, что не посягает на отмену канонов науки: «Может получиться такое впечатление, с которым мне постоянно приходится вести борьбу: противопоставление метода яровизации методу селекции. Так думать нельзя. Никаких противопоставлений нет. Наоборот, яровизации без генетики и селекции не должно быть… Метод яровизации дает возможность использовать гены, и в этом его основное значение».
Его слова о росте, развитии, генетике, генах очень показательны, так как вскоре он изменит позицию и перейдет к неприятию генетики и генов, но пока он держался скромно в отношении основ науки, резонно полагая, что ядро его выступления – ссылки на увеличение урожаев – привлечет внимание присутствующих и прежде всего Яковлева. Главное было то, что с помошью его метода можно почти в полтора раза повысить урожай! ПОЧТИ в ПОЛТОРА РАЗА!
Советские биологи на VII Международном генетическом конгрессе. Берлин, 1927 год. Слева направо: С. С. Четвериков, А. С. Серебровский, Г. Д. Карпеченко, Н. И. Вавилов
Никто из ученых, и прежде всего Вавилов и Мейстер, без сомнения, способных понять несерьезность утверждения агронома Лысенко о скачке урожайности, не возразил против лихачества, никто не спустил на грешную землю оторвавшегося от правды-матки творца «теории» яровизации. Это было непростительной ошибкой, расплачиваться за которую пришлось уже и на этом совещании, и много лет спустя. Впервые ученые высочайшего ранга собрались вместе с наркоматекими чиновниками и не дали отпора в решающем вопросе о невероятном росте урожаев, не поняли, что они своим молчанием подкрепили фальшивые векселя. Это был решающий час в судьбе науки российской, и час этот ученые проморгали. Ведь такая цифра гипнотизировала. Она становилась мерилом вклада любого ученого в процветание народа. То, что официальный лидер биологии и агрономии, президент ВАСХНИЛ Вавилов говорил в это самое время о ТЕОРИИ Лысенко как о важнейшем вкладе в науку, только укрепило впечатление огромности научного подвига скромного агронома.
Поэтому Яковлев уже в первый день совещания дал ясно понять, что теперь на фоне достижения Лысенко ни молодым, ни старым ученым не удастся спрятаться за общие фразы, за туманные формулировки обоснований будущих положительных сдвигов благодаря их теоретическим и экспериментальным упражнениям. Сделал он это в тот момент, когда речь зашла о возможности сокращения сроков выведения новых сортов в 3-4 раза. Поводом для таких разговоров стало принятое месяцем раньше чисто волюнтаристское постановление Президиума Центральной контрольной комиссии ВКП(б) и Наркомата рабоче-крестьянской инспекции, предписывавшее ускорить селекцию именно такими темпами.
Однако один из самых результативных селекционеров России Георгий Карлович Мейстер (1873 – 1943), сорта которого занимали десятки миллионов гектаров, выступая после Лысенко, постарался вразумить сотрудников Наркомата и самого товарища наркома, что такое сокращение сроков – верх легкомысленного отношения к азам науки: «Ведь если в современных условиях сорта выводятся в течение 10 – 12 лет, то «выкрасть» у природы 3 – 4 года – значит получить громадное достижение. Но говорить о сокращении сроков с 12 – 10 лет до 5 – 4 – 3 лет невозможно».
Николай Иванович Вавилов
Николай Константинович Кольцов
Яковлев, как можно судить по опубликованному в газете отчету о совещании, не возразил уважаемому селекционеру, но уже следующего выступавшего, повторившего тезис о том, что новые сорта можно в лучшем случае получить «только через 10 лет», нарком срезал жесткой репликой: «Нам некогда ждать 10 лет».
Точно так же он начал «срезать» всех ораторов и на следующий день* Первым в это утро говорил Карпеченко. Дай Карпеченко отпор Яковлеву в таком преувеличении или скажи ему; что не может идти по пути тех, кто несерьезно манипулирует цифрами и обещает несбыточное, он мог бы и сам выиграть в глазах наркома, и Лысенко на место поставить. Но этого не случилось.
Вот так и получилось, что в этот день Карпеченко (и Вавилов, и Мейстер, и Тулайков) проиграли свой главный бой с Лысенко и даже не заметили, что это был бой – жестокий поединок с хитрым и коварным соперником, положившим их на лопатки всех разом.
Сколь пагубна такая позиция, нарком Яковлев продемонстрировал им сразу. Взяв слово после выступления Карпеченко, он сказал: «Уровень наш поднимается, возможности растут, крестьяне пошли в колхозы. Так чем же может помочь им наука?».
Яковлев дал понять, что дальше дело так продолжаться не может, что правительство готово идти на любые затраты, будет щедро субсидировать науку, но времени на раскачку нет, нужны немедленные, конкретные, если угодно – героические усилия ученых, которые дадут практический успех. Причем необходимо признать, от него наверняка не менее жестко требовало его руководство, и Сталин в первую голову, немедленных, решающих успехов, сравнимых с невиданными нигде в мире ранее успехами в развитии промышленности: почему же там – могут, а здесь – пасуют? Что, тут люди – другие, не советские?! Свое раздражение Яковлев выказал туг же, так как следующего выступавшего – профессора Н.А. Максимова, попробовавшего на очередной практический вопрос наркома дать уклончиво-наукообразный ответ, он прервал совсем грубо. Он метнул Максимову реплику о «недопустимости игры в науку» и о необходимости, наконец, перейти на рельсы практики: «Вот именно этого поворота лицом к требованиям социалистического сельского хозяйства ждет сельскохозяйственное производство от научных агрономических работников» – однозначно заключил Яковлев, а газета «Соцземледелие», печатая отчет об этом заседании, выделила слова наркома жирным шрифтом.