Музыканте картины Липпи настраивает лиру да браччо. И тут же Рождественский считает долгом сообщить, что этот инструмент появился в Италии в XVI-XVII веках, по внешнему виду он напоминает скрипку, что в то время существовало несколько разновидностей лиры да браччо — сопрано, альт, баритон, бас и что английский композитор и исполнитель на лире да браччо Джон Дженкинс (1592-1678) оставил нам свыше 800 сочинений. А его Аллеманда для лиры да браччо звучит и по сей день.
Огромное желание — встать, снять шляпу и поклониться маэстро. Подробности, подробности, которые и создают «лица необщее выражение», которые только и интересны бесконечно, эти подробности складываются в уникальную живую мозаику биографии великого человека, ими он ее пишет.
«Неподалеку от картины Филиппино Липпи, — продолжаю цитировать Геннадия Николаевича, — я вновь вижу старинный струнный инструмент. На сей раз — это теорба, струнный щипковый, одна из басовых разновидностей лютни с двумя грифами. Теорба появилась на свет где-то во второй половине XVI века. На картине Яна Метьенса — голландского художника из Гааги (1614-1670) — изображена двухгрифная теорба с большим количеством колков для настройки. При ближайшем рассмотрении колков оказывается больше, чем струн!»
Трудно удержаться, чтобы не рассказать еще одну поразительную историю.
В середине 60-х в Большом театре был организован субботник. Надо было очистить от всякого хлама бывшее бомбоубежище в подвале. Рождественский принимал в этом участие. И вдруг он увидел толстый том, застрявший между двумя досками и засыпанный штукатуркой. При ближайшем рассмотрении том этот оказался партитурой оперы Шостаковича «Нос», написанной рукой переписчика и буквально испещренной авторскими правками!
Надо сказать, что в то время в России партитуры не существовало, не было ее и у автора...
Думаю, понятно даже из того немногого, что удалось рассказать, что жизнь свою Рождественский не превращает, нет, потому что в этом нет умысла, а осуществляет как увлекательнейшее путешествие во времени и пространстве. Он и живет «милостью Божьей», талантливо являя всем, как может быть истинно прекрасна, захватывающе интересна жизнь.
Сейчас, когда я заканчиваю эти записки, Геннадию Рождественскому вручают орден Почетного легиона Франции. Мы поздравляем великого дирижера. И радуемся, хоть и считается, что легион — это много, на самом деле, легионеров всегда не хватает, их всегда меньше, чем хотелось бы и чем нужно Земле, чтоб оставаться пристанищем Человеков.
Книжный магазин
История Борхеса и истории Борхеса
В. Тейтельбойм Два Борхеса
Пер. с испанского Ю. Ванникова СПб.: Азбука, 2003
Чилийский писатель В. Тейтельбойм, которого во времена режима Пиночета у нас охотно печатали, никогда не входил в число преуспевающих латиноамериканских прозаиков. Но этой книгой он, безусловно, «реабилитировал» себя. Кроме того, благодаря ей он, может быть, оказался в числе самых оригинальных писателей, размышляющих о творчестве великого Борхеса. Произведения Борхеса за последние двадцать лет в России издавались много раз, однако впервые нам представлена возможность прочесть книгу, где под одной обложкой и биография, и анализ творчества Борхеса, и споры о нем.
Борхес Тейтельбойма — неповторимая судьба в литературе, а в жизни — это человек, имеющий многих недоброжелателей, хулителей и даже врагов. Спор вокруг его имени длится много лет и в конце концов здесь, в книге, выльется в разговор о том, что такое литература вообще и что такое Борхес в этой литературе. По мнению Марио Бенедегги, Борхес принадлежит к «числу лучших писателей мира, но ему нельзя простить его личные убеждения, достойные включения в его же всемирную историю бесчестья». Не лучшим образом писатель выглядит и в глазах Артура Лудквиста, одного из восемнадцати членов Шведской академии, присуждающей нобелевские премии по литературе: «Борхес стал мифом, но я считаю, что... прозу Борхеса слишком переоценили. Его рассказы страдают чрезмерной, почти парализующей стилизацией». А вот мнение Альберто Хирри: «Есть одна литература и одна поэзия до Борхеса и другая литература, и другая поэзия после него».
Кто же прав? Лучший ответ мог бы дать сам Борхес словами одного из своих сочинений: «Счастливы не настаивающие на правоте своей, ибо никто не прав либо все правы».
Книга Тейтельбойма прекрасно и очень оригинально выстроена. Каждый из 253 ее этюдов начинается эпиграфом из произведений Борхеса. Эпиграфом, раскрывающим смысл, значение и образ в выражениях самого героя, и словами, являющимися ключевыми для понимания Борхеса — человека и писателя.