На этом фоне развернулась широкая дискуссия вокруг проблем экономического роста.
Дискуссия разворачивалась вокруг четырех стратегий, способных обеспечить, по мнению их сторонников, устойчивый и достаточно высокий экономический рост.
«Дирижистская» модель основана на традиционных принципах промышленной политики: выделяются приоритетные отрасли и сектора отраслей, их государство и поддерживает. Сторонники этой стратегии уверены, что государство в состоянии объективно определять приоритеты и формировать долгосрочную стратегию роста. Они также настроены всемерно защищать отечественного производителя от конкуренции более сильных иностранных фирм.
Развитие финансово-промышленных групп — другая стратегия, предполагающая, что повышение инвестиционной (и вообще организаторской) роли конгломератов крупнейших фирм позволит сконцентрировать ресурсы (финансовые, интеллектуальные) и снизить экономические издержки производства.
Резкое сокращение бюджетной нагрузки на экономику, сокращение расходов бюджета хотя бы до степени, характерной для стран такого же уровня экономического развития, — еще одна модель экономической политики государства. Это может сделать темпы экономического роста более устойчивыми и высокими.
Институциональные реформы, которые стимулируют предпринимательство, создают благоприятные условия для инвесторов отечественных и иностранных — такова еще одна стратегия. Она предполагает создание новой системы институтов (включая законодательство и эффективное его применение), которая помогла бы обеспечить экономический рост в новых условиях.
Правительство М. Касьянова делает очевидный упор на последнюю модель; она, действительно, наиболее эффективна, но наименее эффектна для публичной политики. Консервативная макроэкономическая политика, налоговая реформа, дерегулирование, переговоры о вступлении в ВТО и об общеевропейском экономическом пространстве, разработка нового трудового и пенсионного законодательства, постепенное реформирование естественных монополий — все это делается хотя и непоследовательно, но именно такие меры создают базу реальных структурных реформ для устойчивости российской экономики.
Однако такая политика очень уязвима для критики со стороны тех, кто верит в «экономические чудеса» или просто заинтересован в смене кабинета.
Нельзя «назначать приоритетых». Стратегия постоянной корректировки структуры означает: власть готова гибко защищать всех, кто добивается успеха в мировой конкуренции.
Между тем «догонять» в постиндустриальном мире приходится совершенно не так, как это было прежде. Главная особенность современной экономики в том, что потребности стремительно меняются, усложняются и становятся чрезвычайно разнообразными (вплоть до индивидуализации). Одновременно растут и возможности их удовлетворения. Это резко сужает временные горизонты, на которые можно делать ответственные прогнозы технологического развития стран и отдельных секторов. В индустриальную эпоху можно было наметить приоритеты роста на 20 — 30 лет и, достигнув намеченного, действительно войти в число передовых стран (что и сделали в XIX веке Германия, а затем Япония и СССР). Теперь приоритеты быстро меняются. И сейчас можно попытаться превзойти весь мир по производству компьютеров на душу населения, разработать программы производства самых лучших в мире самолетов и телефонов, бросить все силы на их реализацию, а потом обнаружить, что мир ушел далеко вперед. Причем ушел в направлении, о возможности которого при разработке программы всеобщей компьютеризации никто и не догадывался.
Весь 2002 год депутаты, чиновники, эксперты пытались (и, конечно, будут пытаться) определить долгосрочные отраслевые приоритеты, на которых государство могло бы сосредоточить внимание и сконцентрировать ресурсы. Однако пока все попытки такого рода проваливались, поскольку на самом деле объективного критерия для этого нет. Дальнейшая дискуссия может привести лишь к тому. что в качестве приоритетных будут выделены сектора, обладающие максимальными лоббистскими возможностями.
Постиндустриальный прорыв требует прежде всего гибкости и адаптивности экономической системы, способности быстро и адекватно реагировать на вызовы времени. Такая адаптивность гораздо важнее формальных показателей уровня экономического развития, измеряемого данными о среднедушевом ВВП.
А России необходимо не только (и даже не столько) обеспечить рост, но прежде всего провести глубокую структурную трансформацию. Между тем, как показывает опыт наиболее развитых стран, во время структурных реформ нередко темпы роста замедляются, а то и вообще сменяются внешней стагнацией (как это было, например, в ряде стран Запада в 1970-е годы). Отчасти потому, что новые сектора (особенно услуги) плохо фиксируются методами традиционной статистики, отчасти из-за необходимости накопить ресурсы для нового технологического рывка. Разумеется, я не собираюсь прославлять стагнацию; однако экономический рост без структурных сдвигов достаточно легко достижим методами государственного администрирования (например, в Белоруссии при А. Лукашенко), и такой рост не делает страну богаче, а экономику эффективнее.
Постиндустриальное общество структурно отличается от индустриального тем, что доля услуг в ВВП и в занятости становится преобладающей. Движение в этом направлении уже обозначилось в современной России, надо придать ему больше целенаправленности и последовательности. Стратегия прорыва (а не повтора) должна ориентировать на усиленное развитие сектора услуг и прежде всего высокотехнологичных услуг. Говорить более определенно и здесь было бы опасно.
«Промышленная политика» ни в коем случае не должна ориентироваться ни на «назначение приоритетов», ни на «выбор победителей». Оба таких подхода означали бы консервацию формирующихся пропорций. Гораздо важнее стратегия постоянной корректировки структуры, при которой власть готова гибко защищать политическими (в том числе и внешнеполитическими) методами всех, кто добивается успеха в мировой конкуренции.
У постиндустриального общества есть свои бесспорные приоритеты, выходяшие за рамки собственно экономических. Если мы хотим войти в элитарный клуб постиндустриальных стран, именно на них государство должно сосредоточиться в первую очередь. Это:
— развитие образования. Россия имеет здесь очевидные сравнительные преимущества, поскольку уровень и качество образования у нас выше, чем в странах с таким же уровнем экономического развития. Между тем именно вложения в образование — важнейшее условие экономического рывка;
— развитие здравоохранения. Эта отрасль, помимо гуманитарной составляющей, имеет, по-видимому, значительный мультипликативный эффект: влечет за собой развитие многих высокотехнологичных отраслей, а значит, и экономики в целом. При всей условности подобного примера стоит отметить, что здравоохранение может в современных условиях сыграть ту же роль, что и строительство железных дорог в индустриализации конца XIX века;
— военная реформа, включая выход на контрактную армию в самые короткие сроки. Массовое стремление молодежи уклониться от службы в армии сегодня существенно искажает состояние рынка труда и спрос на образовательные услуги (вплоть до отъезда на учебу и работу за границей).
К этому перечню надо добавить реформу судебной системы и реформу государственного управления. Более того, реальное развитие событий все более подводит к выводу, что именно в реформе политических институтов находится сейчас «узкое место» экономического развития. В условиях несовершенства политических институтов (судебной и правоохранительной системы, а также государственного управления) дальнейшее совершенствование экономического законодательства будет давать все меньшую и меньшую отдачу. Ведь экономическое законодательство лишь формирует определенные «правила игры», реализация которых зависит от правоприменительной практики, то есть от состояния прежде всего институтов политической организации общества.