Елена, мама которой работала в тифлосурдопедагогике, находит это сравнение верным.
Иногда врач помогает животному — впихивает селедку в пасть, стимулируя глотание, потом оставляет хвост, и так далее, пока дельфин снова не научится есть.
К доктору Розановой поступают с разными проблемами. Последнее время на теле дельфинов все чаше рубиы, раны неестественного происхождения — в море много мусора. Много животных с аллергией — неподалеку тянут нефтепровод и выбрасывают сернистую нефть в море.
Невольно думаешь о своем месте обитания. Лена говорит, что в Москве жить не может, побудет недельки три и скорее назад. Однажды в метро потеряла сознание. Джон тоже, а его слабым не назовешь. У многих столица вызывает кожные заболевания. Да мы все как дезадаптированные дельфины.
На Земле осталось немного мест с чистым воздухом и водой. Посевы, которые берут у дельфина из дышла, практически стерильные. Но потом идет заражение нашей флорой, говорит доктор Лена, мы же чихаем, кашляем.
Дышит дельфин через дыхательное отверстие на голове, клапан открывается — вдох, потом клапан закрывается, и животное уходит под воду. Зрачок у дельфина подковообразный: когда он хочет что-то рассмотреть, «подковка» опускается, и получается как бы два зрачка. Лаборатория слуха выяснила, что у дельфина одно ухо слышит лучше другого. Среди дельфинов есть, как и среди нас, «левши» — берут рыбу с левой стороны, в то время как большинство — с правой.
Есть свой язык общения, который мы иногда слышим. Елена рассказывала, что у нее была мать с годовалым дельфиненком, который раньше, чем она, начал есть рыбу, и она на него шипела, как мать на ребенка.
Дельфинья азбука: «дай», «мяуканье» означают сильное возбуждение. Звук вроде хлопка в ладоши — предупреждение, угрозу, «пронзительные крики» — брачное поведение, игры. «Взрывы» — боль, голод, «резкий треск» — тревогу, страх. Есть сигнал бедствия, призыв о помощи.
Северного дельфина — «белуху», которую я видел на юле в Анадырском заливе, ее там полным-полно, белеет, напоминая то ли льдину, то ли свинью, между тем называют морской канарейкой за способность хрюкать, стонать, свистеть, издавать звуки, напоминающие плач ребенка, пронзительный женский крик, шум толпы, игру на флейте, щебетание птии.
Двоих из последнего отлова решили перевезти в морские вольеры. Подошел грузовик, дельфинов на брезентовых носилках перевалили через кузов, и поехали. Горы, море, какая-то чудесная музыка, кажется, из «Соляриса», звучит на магнитофоне. Приехали на место. Отгороженный от моря плитами водоем, немного заросший, с останками трибун — коша-то здесь показывали представления — напоминает римские развалины. Садимся на трибуны и наблюдаем, как ловцы Джон и Андрей выпускают дельфинов на «большую воду». Основная задача — поддержать животное, чтобы оно сделало первый самостоятельный вдох и увидело своих сородичей. «Лена, я его не вижу» — говорит Джон из вольера. — «И я не вижу».
Без поддержки после пережитого дельфин может запросто утонуть, захлебнуться. «Да вон, с красной меткой, — кричат с грузовика, — вынырнул!»
Джон выпускает следующего, комментируя: «Дышит хорошо, голову держит, в глубину рвется. Отпускаю. Встаю на сеть».
Смотрит — выплывет? «Она!» — «Не она, а он» — отвечают с берега. «А ты говоришь, больное сердце, валокордин» — пошучивает Андрей.
Считается, что «корабль спущен на воду», если дельфин-новичок присоединяется к сородичам, ныряя и выныривая вместе с ними. Мы дожидаемся этого счастливого момента. На трибунах аплодисменты. «Всем спасибо» — говорят ребята.
А я думаю: как было бы хорошо здесь пожить, не дельфину — человеку. Да он давно жил здесь, под ногами большой античный город, амфоры находят на берегу: Иллюзия, быть может, но завораживает: у самого синего моря живут мужественные мужчины и нежные женщины — люди, объединенные дельфином. Здесь царит его культ, всюду встречаются изображения: цепочка в форме дельфина на груди, татуировка на плече, смешные рисунки и фотографии в столовой. Благодаря дельфину люди становятся добрее. Даже простые рабочие, шоферы на биостанции, кажутся какимито особенными. Может быть, море, горы, самшитовая роща отбирают людей, а, может быть, на биостанцию приходят люди определенного склада, дельфин их складывает. «Я вам завидую» — на прощанье сказал я Леночке, с которой хотел встретиться промозглой поздней осенью в Москве, куда она приезжает на пару неделек доложиться шефу. Но так и не встретились. «Я сама себе завидую» — улыбнулась она.
Признаюсь, я влюбился в Утриш с первого взгляда.
Есть масса свидетельств тому, что дельфины спасали детей. Плутарх пишет, что Телемах, сын Одиссея, упал с корабля, и дельфин спас его.
Есть масса историй о дружбе дельфинов и детей. Плиний Старший рассказывает, что достаточно было одному мальчику из селения неподалеку от Неаполя выйти на берег и позвать «Симо!» — «курносый», как к нему тотчас приплывал дельфин. Мальчик кормил дельфина кусочками хлеба, а тот возил его прямо через бухту в школу и обратно. Потом мальчик заболел и умер, а дельфин продолжал приплывать на то же место и искать своего друга. Вскоре он тоже умер, пишет Плиний, и все были уверены, что это от тоски и скорби.
Есть масса историй о том, как дельфины спасали детей и не спасали. Не могли спасти, если бы им не помогли взрослые.
Вот еще история — из нашего времени.
У этих детей нет или очень мало того, что привлекает в дельфинах, — любопытства.
Они не ползают, не ощупывают предметов, не играют. Это очень тяжелые дети. «Как вы стали этим заниматься?» — спрашиваю Елену Львовну Бутову.
Она рассказывает: работала в морозовской больнице, очень тяжелое отделение, и там находился один ребенок — брошенный, у него были такие глаза, видно, что хороший ребенок, но запущенный.
И ей захотелось попробовать.
Хотя, говорит Елена Львовна, методика не отработана, животных своих нет, команды нет, тренера нет. Получается — свободный контакт, хотят животные работать или не хотят, от них зависит. И удивительно — оказывается, хотят.
В московском дельфинарии в группе у Елены Львовны Бутовой — десять детей от трех лет до одиннадцати. Работает доктор в паре с психологом или тифлопедагогом, берут двух детей, одна с одним, другая — с другим. Диагностика —тест Люшера, но ее, говорит Бутова, с ним затюкали на конференции — «субъективная оценка».
Основное место работы Елены Львовны — филатовская больница, кафедра детской хирургии. Отношение к дельфину — спокойное, «ничего экстраординарного» в ситуации не находит. Говорит, что классическое образование не позволяет.
И папа — профессор Л. М. Мухаметов, известный ученый-дельфинолог.
Все очень буднично. Старенький бассейн, арендуемый у школы водного поло на три часа в неделю. Видавшие виды пластмассовые стулья, резиновый коврик. Мама, согнувшись, держит своего не ходячего ребенка над водой (из которой высунулась голова «бутылконоса») и говорит сынишке: «Так, молодец, пощупай мячик, брось его. А где он? Обиделся? Давай позовем: Кася, Кася... А почему он, — спрашивает мама у доктора про дельфина, — совсем не играет?»
А потому что не кино. Нет настроения — и не играет.
В дельфинарии сегодня разгрузочный день, вроде «рыбного четверга» у людей. Елена Львовна с этим не согласна: кормить надо ежедневно — дельфин в море не устраивает же себе разгрузку.
«Давай пять минут постоим, — говорит мама своему не ходячему ребенку, — у мамы ноги заболели».
Мамы, конечно, самоотверженные.
Спрашиваю их, не страшно ли с таким большим животным?