Немудрено поэтому, что ассортимент чуть ли не единственного по-настоящему радикального книжного издательства в стране, «Ультра.Культуры», на 90% состоит из переводов культовой западной литературы. Основные темы: наркотики, насилие, национализм, террор и прочие маргиналии. Все то, чем когда-то пугали обывателя советские пропагандисты, ловко выдавая западный радикализм за мейнстрим.
Вождей новой идеологии «Ультра. Культура» представляет в своей серии «Жизнь ганрещенных людей». Тоже, кстати, на 90% состоящей из «их» героев и антигероев. Как раз на это указывает заграничная буква «Z». Любопытная трансформация: замечательные — знаменитые — запрещенные. А еще любопытнее, чем продолжится этот ряд.
По версии «Ультра.Культуры» список выглядит так: Эдуард Лимонов, Чарльз Мэнсон, Антон Шандор Ла- Вэй, Александр Шульгин, Луи Фердинанд Селин, Тимоти Лири, Хьюи Ньютон, Алистер Кроули, Джохар Дудаев. Что общего между этими персонажами?
Среди них три политика (Лимонов, Ньютон, Дудаев), два исследователя наркотиков (Шульгин и Лири), два писателя (Лимонов и Селин), два сагганиста (Кроули и ЛаВэй), один убийца (Мэнсон) и один генерал (Дудаев). Большинства уже нету в живых. У большинства (за исключением, может быть, только Мэнсона) существует политическая или иная идеология.
Для Лимонова это национал-большевизм. Для Кроули и ЛаВэя — сатанизм. Для Селина и Ньютона — национализм в чистом виде. Для Лири и Шульгина — расширение сознания с помощью психоделиков. Для генерала Дудаева — независимая Ичкерия.
С кем и за что борются эти люди? Начнем с Лимонова. Ему, как следует из лимоновской же публицистики, не нравится решительно все. Им движет инстинкт бунтовщика, и при любом строе, при любом состоянии дел он будет категорически против. Против коммунистов и демократов, КГБ и ЦРУ, чеченцев и античеченцев. Его, кажется, не устраивает сам способ существования белковых тел. Контрадикция моря и суши. Всех, кто против или, по крайней мере, не за существующее положенье вещей, он тут же зачисляет к себе в соратники.
С Ньютоном тоже понятно. Он боролся против белой Америки, истеблишмента и дискриминации. Дудаев — против России. Селином двигала плохо формулируемая злоба человека дна против буржуазного общества. Плюс антисемитизм и ксенофобия. Кроули и ЛаВею не нравились позитивные ценности ортодоксального христианства. Лири и Шульгину — ограничения духовной свободы. Мэйсону — люди как таковые.
Гораздо трудней сформулировать позитивную программу запрещенных. Да и есть ли она вообще? Лимонов, человек сложный, противоречивый, как и его партия (лево-правая, национально-интернациональная), часто теоретизирует на тему «что будет, когда мы победим». Но это рассуждения писателя, а не политика. Его взгляд на будущее сводится к туманному образу национал-большевистской Валгаллы с солдатами и голыми девками.
Концепция Ньютона — «революционное самоубийство». О каком позитиве, о каком будущем может идти речь, если главное — достойная смерть? Будущее для Лири — люди, обладающие «космическим сознанием», ежесекундно испытывающие мистическое откровение. Что касается Дудаева, то у него была возможность воплотить свою позитивную программу, и мы знаем, чем это кончилось. Грудами трупов и беззаконием.
Что останется от этих людей, если вычесть радикализм? С точки зрения здравого смысла — довольно много. С их собственной точки зрения — ничего выдающегося. Лимонов, например, если бы не политика, сочинял бы свои романы, издавался и продавался. Не такой уж он экстремальный писатель по сегодняшним временам, чтоб его запрещать. Дудаев остался бы тем, кем и был: блестящим генералом, одним из лучших военных в российской армии. Лири спокойно занимался бы академическими исследованиями психоделиков, запрет которых он, собственно, и спровоцировал своей бурной публичной деятельностью. И так далее. Разве что Мэнсон пошел бы тем же путем — путем маньяка-убийцы. Если вычесть безумие, от него ничего не останется.
Если не было бы запретов, ни один из них не стал бы культовым персонажем, антиобразцом, жупелом. И спокойно канул бы в вечность. Именно радикализм делает их одновременно опасными и привлекательными для разрешенных людей, ставит в зависимость от запрета. Еще Гурджиев писал: чтобы совершить высокий подвиг побега, необходима тюрьма.
Понятно, что радикализм — реакция на запрет. На запреты, которых с каждым годом становится больше и больше. И если всерьез задуматься о будущем человечества (Россия тут не исключение, а часть общей картины), то становятся видны два пути развития событий. Или запрещенные люди становятся последними людьми на Земле. Или мы находим способ направить их отрицательную энергию если не в позитивное, то, по крайней мере, в безопасное русло.