Вон навстречу Стасик плывет. Догадался между коленями надувную резиновую подушечку зажать, ноги плывут себе наверху, и думать о них не надо. Он аккуратист, предусмотрительный, но плывется ему тоже нелегко.
Еще четыреста метров проплыл, еще больше замерз. После последних четырехсот, завершающих «разминку», я вполне достиг кондиции свежезамороженной дичи или, скорее, рыбы, судака например. Я механически подплыл к ступенькам, уселся на одну из них, покрытую водой, и одеревенело стал отбывать свой пятиминутный отдых. Выходить на сушу не имело смысла - вечерний воздух был не теплее воды, горячий душ не работал с прошлого года, а большой махровой простыни, в которую можно было бы завернуться и замереть, как это сделал запасливый Стас, у меня не было.
Услышав неритмичные удары моего дрожащего и иззябшего тела о деревянный бортик, подошел тренер. Стал сбоку, понаблюдал за приступами дрожи, потом спокойно (а чего ему беспокоиться?!) изрек: «При таком замерзании не имеет смысла долго отдыхать. Начинай основную программу, может быть, согреешься». Пожалел.
Все уже начали плавать на скорость — проплывали кролем пятьдесят метров в три четверти силы, как требовал тренер. Он объяснил, что у машины четыре скорости и у нас тоже. Надо включить третью из них и на ней проплыть пятьдесят метров. Просто и хорошо. Потом двадцать пять метров проплыть очень легко, отдыхая, примерно первой скоростью, а потом опять переходить на третью, и так двадцать раз. Я понял, что у меня из четырех скоростей была лишь одна первая, она же последняя, так что туг особенно и включать нечего.
Серж пробовал меня подгонять, делая рукой такое движение, будто легонько пошлепывал по попке младенца, но я ничем его порадовать не мог.
Опустились сумерки, легкий туман заколыхался над водой, в парке зажглись фонари и заиграла музыка. Нарядные парочки, явившиеся на танцы, случайно забрели на трибуны нашего бассейна и с недоумением или равнодушным сожалением глядели на мою голову, неприкаянно и одиноко черневшую посреди бассейна, потому что остальные отплавали, переоделись и бегали по парку, слегка заигрывая с «непарными» девушками, которых на танцах и вокруг них всегда больше чем достаточно.
Все эти маленькие радости были не для меня.
Наконец, все кончилось. Сочувствующий и тоже мелко дрожащий Стасик подал мне холодную руку и помог выйти из воды. Ноги съезжали, колени стукались о края ступеней. Одевался я с трудом, никак не попадая в рукава и тыкаясь головой мимо ворота рубашки. Брюки натягивал сидя — устоять на одной ноге не мог.
Ужин меня совершенно не согрел, потому что повар, стараясь пораньше освободиться, придумал холодное меню: винегрет, сырники со сметаной и стакан холоднющей простокваши. На наши протестующие крики (я кричать не мог, зато яростно стучал на повара зубами) он ответил, что пища греет не температурой, а калориями, и что меню у него утверждено свыше. При этом показал на Лютое Сердце.
Спорить было бесполезно, и мы устремились в спальни (мы готовились к соревнованиям и жили на загородной базе, там ели и спали).
Только укрывшись двумя одеялами я немного согрелся и заснул. Снились мне всякие плавательные кошмары (например, кто-то требовал, чтобы я плыл баттерфляем, но греб одной рукой), снился Лютое Сердце, купающийся в бассейне с холодной простоквашей, и даже Ниагарский водопад, который надо было как-то преодолеть.
Но молодость брала свое. Утром я проснулся бодрым и свежим, побежал седлать лошадь для тренировочной скачки. Достался мне мой любимый гигант Патруль, который, не спеша, вывез меня в солнечный утренний лес, напоенный свежестью и ароматом. Потом конь надежно нес меня на своей широченной спине, с которой нельзя было свалиться даже в лихом галопе. Но каждая минута приближала вечер...
Так начался этот ужасный для меня «месячник» обучения скоростному плаванию. Я мазался толстым слоем вазелина, и по воде от меня расходились масляные радужные круги, как от дырявого танкера. Пробовал вместо послеобеденной дремы бегать перед тренировкой в двух теплых костюмах - до испарины, пил горячий чай из термоса... Но холодной воды было слишком много.