Еще можно посмотреть полянку в хвойном лесу, пляж с пальмами, заснеженные горные склоны, каньоны Марса, лунный пейзаж и прочее — всего 24 заставки, вроде немало, но быстро приедается. Как и любая ложь. А вот на звезды я смотрю уже третий год. И не устаю. Потому что они — настоящие.
А Содома цепляет улица. По ней, мол, баба какая-то проходит, похожая на его невесту.
— Щас пойдет! — сообщает он мне, возбужденно потирая ладони.
Я не поворачиваюсь. И так уже насмотрелся, в голове свербит эта картинка, — сначала промчит паренек на старинном велосипеде. Потом выйдет старуха в желтом плаще. А потом...
— Во! Вот она! Зырь, Локи!
Как же он меня задолбал! Невольно приподнимаюсь и гляжу в сотый раз, как длинноногая блондинка, мотая задницей, пересекает экран-иллюминатор. Содом блаженствует — глаза блестят, улыбка идиота. И так еще час, пока все не повторится.
Андроид хренов!
Из всех моих сокамерников он — самый подходящий. То молчит полдня, то вдруг с разговорами лезет. Движения ломаные. Смех ненатуральный. Зверский храп по ночам. Да еще заставка эта. Какая-то пародия на человека!
Темнота. Огбой. Содом храпит. Вновь задумчивые белые россыпи на иесиня-черной пустоте. Наконец-то выключилась эта лживая городская химера! Ненавижу! Все настоящие дни, утра и вечера остались в прошлой жизни. Теперь под покровом вечной ночи мы бесконечно падаем в звездную бездну. И — все.
Тяжело, когда поговорить не с кем.
Память — незаживающая рана. Неотвязная и мучительная, как зубная боль — все саднит и ноет, и точит, как червь, доводя до исступления.
Сегодня Содома отселили. Мы повздорили из-за проклятой заставки. Сжал он кулаки, на меня бросился, да так и растянулся на полу — с парализующей стрелой в шее. Программа- смотритель свое дело знает.
Когда стальные санитары выносили размякшего здоровяка, с тоской подумалось, что, наверное, Содом все-таки был настоящим. Ладно. Может, со следующим повезет больше.
Я лежу и слушаю тишину. Снова звезды за окном. Но уже ясно: тайна и сегодня ускользнет от меня.
Следующий, как зашел, сразу с порога:
— Григорий. Осужден за тройное убийство.
Во как! Сразу на откровенность вызывает? Присматриваюсь. Высокий, стройный, молодой. Выправка будто военная. Черты лица правильные до жути. Глаза синие, волосы светлые. Ни дать ни взять — манекен!
Бросив узелок на койку, первым делом оторвал он пуговицу и ну давай скрести по стене. А ему — тут же разрядом по руке. С грохотом валится на пол. Ага, а ты думал, почему здесь других надписей нет? Но нет, гляди- ка, подымается и снова к стене, доводит вертикальную полосу. И снова молния с низкого потолка, и снова летит он на пол. Лоб сверкает от пота, лицо перекошено. С хрипом поднимается и опять к стене. Вот упрямец! Успевает чиркнуть горизонтальную черточку, прежде чем третий разряд отшвыривает его вновь.
Глядит на меня снизу. Тяжело дышит. Улыбается. Теперь у него над койкой маленький крестик.
— Эй, ты что... верующий?
Он улыбается шире и рывком садится.
За обедом, хлебая безвкусное месиво, спрашиваю:
— Что ж ты, коли такой верующий, троих замочил?
— Раньше был, как все. Слава Богу, что посадили, — только здесь я с Ним встретился.
Ясно. Кис злил "вертухов", чтоб добиться реакции операторов. Содом пялился в заставку, воображая свою подругу Гришка вот думает, что с Богом общается. Тоска по настоящему. Каждый справляется с ней, как умеет.
Не слишком ли вычурно? А может, все они "кукушки"? Пытается начальство ко мне то одного типа, то другого подсадить? Ну давай-давай, я-то уж ничего никому не скажу.
Концентрация зла здесь запредельная. Я чувствую, как злоба из соседних камер сочится сквозь стены и душит, и давит сердце изнутри и снаружи. Иногда я закрываю глаза, и мне видится, как от нашего астероида растекаются в стороны черные, пульсирующие разводы ненависти.
За несколько дней заметил — с Гришкой как-то полегче стало. Уж не программа ли какая его действует? А впрочем, так ли важно — "кукушка" он или настоящий? Если и андроид, его сознание списано с какого-нибудь реального человека. Почему бы не считать, что я общаюсь с этим человеком через матрицу андроида.
Интересно он умеет рассказывать. Про Бога своего, про молитвы. Вообще о жизни. Анекдотов много знает.
Научил я его в "башню" играть. Быстро схватил. Даже, пожалуй, слишком быстро.
Гришка, оказывается, по специальности "диверсант". За игрой проболтался.
Усмехаюсь:
— Что скажешь как диверсант: можно свалить отсюда? Теоретически?